Неоцен настоящий. 10 миллионов лет спустя

жертву. Посмотрев на оказавшегося не в то время и не в том месте юного

бронированного ежа, он понял, что этой добычи ему не хватит даже на

перекус, да и возиться с ней долго из-за брони, и пошёл дальше.

И не зря ждал он у этой топи. Мелкий пятнистый неоценовый сурок пришёл

сюда же на свой утренний водопой и посмотрел туда-сюда, нет ли хищника

или соперника. Спугнуть его для и без того пострадавшего охотника

означало потерю завтрака, а этого допустить ему было точно нельзя.

Голодная смерть тогда была бы неизбежной, ведь до заживления раны на

задней лапе и боку поймать новое крупное животное он бы не смог.

Из зарослей, к удивлению всех присутствующих, стремительно вылетела

пахнущая свежей водой длинная синевато-серая тень, схватила пухлого

зверька очень длинными и толстыми, как ножи, серыми зубами за шею и под

его отчаянные крики почти полностью скрылась в водной глади. В ярости

волчий маус кинулся было ей наперерез, но не успел. «Часовая стрела»,

водный охотник с зубами-ножами и скверным нравом, яростно сверкнул

глазами и скрылся в воде уже совсем. Убитый сурок стал его трофеем по

праву.

Упущенный завтрак заставил серого хищника кинуться в воду, и даже раны были практически забыты. Он не мог отдать сурка водному

монстру, даже если будет поранен ещё больше. Зубы-лезвия были готовы

рвать и метать. Хоть они и уступали по длине зубам «часовой стрелы», но

лапы сухопутного зверя были длиннее, и маневренность была на его

стороне, хоть трёхметровый противник был обтекаемым и с более мощным

веслом-хвостом.

Равноценные противники всегда борются особенно жестоко.

Через час хвост-весло уже не било барабанным боем по чуть топкому берегу, и

его стокилограммовый владелец лежал мёртвым — стремительный, как у

капской кобры, бросок околоводного хищника перерезал ему жизненно важные

артерии и раздробил позвоночник уже после смертельного удара в

незащищённое горло. Сам павший стал ещё одним трофеем для раненого в

боях охотника.

Но недолго был он один. Степь огласилась скрипучими кличами других охотников. Не поймав покалечившего троих из них седого

странника, могучего кочевого мауса размером с голоценового красного

оленя, они всё утро искали новый источник пищи, и их огромные носовые

полости учуяли происходившее около реки. Они бесшумно окружили

победителя и начали скрипучими криками и выпадами могучих зубов-лезвий

отгонять его от так тяжело пойманного обеда. Ответ не заставил себя

долго ждать. Напряжение росло, а два степных грифовых воробья (Aegypiina

passer adsurgitus), — занявшие место давно вымерших грифов и одного с

ними размера пятнистые птицы, — уже привычно ожидали на одиноком

терновом дереве, что же будет дальше. Их чёрные «бороды» показывали, что

обе особи взрослые, а белые узорчатые перья в черноте у самого крупного

выдавали зрелого самца.

Не дав начаться бою за добычу, к зелёному речному берегу на водопой пришло стадо сородичей ушедшего от погони

седого странника, Привлечённые свежей водой, они не сразу заметили стаю

волчьих маусов, а, когда её заметили, то кинулись на хищников всей

толпой с целью затоптать и покалечить максимальное число потенциальных

врагов. Их седые загривки блестели в свете Солнца, а широкие зубы-лопаты

были острее топора.

Через минут пять с малым всё было кончено. Хищники сами стали жертвами седых странников. Будучи самыми крупными

животными на суше, они всё же были грызунами, способными питаться любой

пищей и были травоядными лишь в большинстве случаев. В большинстве, но

не всегда. Как и сами убитые ими были хищниками в большей или меньшей

степени, и без привычной мясной пищи могли и обойтись плодами

кустарников и терновых деревьев. Седые странники, немного поскрипев друг

на друга при делёжке добычи, получили ценный белок, после чего пошли

пить воду, и бывшая поодаль от них вторая «часовая стрела» вмиг оценила

число зверей и поостереглась иметь с ними дело.

Когда ушли могучие травоядные, грифовые воробьи расправили крылья и с криком кинулись на

скелеты, а также болтавшиеся на них куски мяса каждого волчьего мауса и

«часовой стрелы» впридачу. Поев, сколько смогли, и получив друг от

дружки дежурные чувствительные тычки крыльями, они полетели на своё

дерево обратно. Гнездо-то надо строить каждую весну, а утеплять — каждую

осень, пока морозы не сделали поиск густых от листьев терновых веток с

самым минимумом колючек делом невозможным или просто непосильным. Но

происшествие на берегу спасло ветки от травоядных — они попросту не

обратили на обычно желанную зелёную поросль особого внимания. Так,

пощипали зелень немного, и всё.

В итоге смолистые ветви были собраны, и единое зимнее гнездо было готово. Смола склеила ветви между

собой, а пара уже была готова пережидать тяжёлые времена очень суровой

полугодовалой зимы. Сурового ледниковья неоцена.

Не одни они были готовы к этому. Орлиные воробьи (Aquilaa passer adsurgitus)

пёстро-зелёной стаей летели на юг, будучи кочующими хищниками, только

размножавшимися в этих широтах в короткие летние месяцы. Самец грифового

воробья решил сделать самке подарок, и, пока она знай себе чинила