Неожиданная Россия. XX век

Тот будничный для России день Ленин всё же завершил историческим действием – около полуночи подписал декрет о независимости Финляндии. Впрочем, сами финны к тому времени уже три недели считали себя официально независимыми.

19–23 декабря / 1–5 января. «Каждый день выходят новые декреты…»

Рядовых обывателей, за две революции вдоволь нахлебавшихся политики, накануне праздников волновали уже куда более приземлённые вещи. Нарастал экономический кризис. В Москве бывший старший приказчик (как бы сегодня сказали, менеджер среднего звена) Никита Потапович Окунев за трое суток до Рождества писал в дневнике:

«Каждый день выходят новые “декреты”, и их было столько, что, кажется, всё уже теперь у нас разрушено и в жизни такой сумбур, с которым не справятся никакие силы… Дают хлеба по карточкам 1/4 фунта на чел. в сутки. Но на Сухаревке открыто торгуют ржаным хлебом и мукой, но Боже мой! – какие цены: черный хлеб – 2 р. 50 к. за фунт, белая мука – 150 р. за пуд. Курица дошла уже до 10 р., окорок ветчины до 150 р., чай – 12 р. фунт, сахар – 6 р. фунт, сапоги простые – 100–150 р., молоко – 1 р. 25 к. кружка (два стакана), спиртом торгуют по 1500 р. за ведро… Как это всё ни нелепо, но бойкота продавцам нет и даже, что называется, рвут нарасхват всё, что ни продавалось бы».

Вдалеке от столиц, точно такой же приказчик Матвей Титович Бабошко из города Кобеляки Полтавской губернии за сутки до Рождества тоже отметил в личном дневнике предпраздничный потребительский бум: «Всё это время в городе спокойно. Удалось достать керосина. Гражданская война разгорается – везде анархия и безпорядки. Получили галоши “Богатырь” 880 пар. Продавали по 20 р. за пару. Покупателей явилась такая масса, что чуть не разгромили лавку… Получили наградные к празднику 45 р. Погода всё время хорошая, но очень холодно, мороз до 20°».

В сельскохозяйственной провинции, «ближе к земле», с продуктами было полегче, и 45 руб. премии позволили приказчику Бабошко приготовить к празднику неплохой стол. До настоящего голода и озверения гражданской войны оставалось два года.

Генерал Алексей Будберг, в скором будущем военный министр правительства Колчака, в те последние дни 1917 года находился в Петербурге. Накануне Рождества он запишет в дневнике о последних новостях из Бреста, где шли мирные переговоры большевиков с германцами: «В Главном Управлении Генерального Штаба сообщили, что вчера вечером приехали Ленин и Троцкий и заявили, что положение с миром почти безнадежно, так как немцы наотрез отказались признать принцип самоопределения народов; поэтому совет народных комиссаров считает необходимым во что бы то ни стало восстановить боеспособность армии и получить возможность продолжать войну. Представители Генерального Штаба заявили, что восстановление боеспособности существующей армии совершенно невозможно…»

24–25 декабря / 6–7 января. «Небывало грустное Рождество…»

В дореволюционном прошлом эти два дня – Сочельник и Рождество – были пиком празднеств при смене года. Но ровно век назад, на исходе 1917-го, именно эти дни для многих стали поводом к горьким раздумьям.

«Вчера и сегодня утром делались обычные приготовления к празднику, и мы с женой думали: еще никогда не было такого ужасного Рождества как это… Еще никогда, кажется, я не чувствовал так остро бунт многомилионной черни против маленького ядра цивилизованных людей в России» – запишет в дневнике профессор истории Московского университета Юрий Готье. Наивный историк едва ли предполагал, что на самом деле всё ещё не так плохо, если можно делать «обычные приготовления к празднику». Следующие три года и «маленькому ядру цивилизованных людей» и «многомиллионной черни» будет совсем не до празднеств.

В отличие от Москвы, в Петрограде с продуктами было заметно хуже. Генерал Будберг в день праздника зафиксирует в дневнике: «Печальное, небывало грустное Рождество. Сидим во мраке, электричество дают вечером от 9 до 10 часов, а свечи не по карману. Праздничное довольствие выразилось в даче ещё одной восьмой фунта хлеба…»

В бывшей столице Российской империи тогда стояла хорошая зимняя погода. «Солнечный морозный день, невольно манит вон из тюрьмы», – запишет в дневнике арестованный большевиками бывший министр Шингарёв.

Именно на тот праздничный день почти во всех без исключения дневниках с какой-либо рефлексией приходится пик мрачных раздумий и прогнозов. Не избежал их даже иностранный дипломат Жак Садуль, военный атташе при французском посольстве в Петрограде. «Анархия обостряется с каждым днём, и какой бы замечательной ни была способность русских приспосабливаться к любому беспорядку, к голоду, к страху, положение может обернуться катастрофой» – тревожно напишет в тот день обычно жизнерадостный француз.