Неожиданный визит

Путь этот вел нас мимо дворов, в которых бок о бок жили овцы, куры и кролики. Мы видели двор, где рядом с цветущим розовым кустом строили дом. Он был еще не готов, а семья уже въехала в неоштукатуренный первый этаж. Они, верно, будут достраиваться на будущий год. Мы наблюдали через стекло витрины за пекарем, который пек хлеб на открытом огне, и съели на улице буханку горячего хлеба. Потом мы вышли к пристани. Там рыбаки сушили свой улов на длинных веревках. Расположившись на солнце, они попивали красное вино. Мы осторожно ступали по их сетям, разложенным по всей улице, но и автобусы ехали прямо по ним. К берегу причалил катер, похожий на пароходики с Миссисипи, как их рисовали на старых картинах. Он дал гудок, сзывая пассажиров. Кроме нас, на борт поднялись еще только шесть человек. Это был обычный рейсовый катер. Моросил дождь, и море сильно волновалось. Четверых пассажиров укачало, и они лежали в красном салоне. Мы остались на палубе. Капитан принял нас за соотечественников и показал нам играющих в море дельфинов. Один из них долго держался на носовой волне нашего катера. Обратно мы возвращались на грузовике. Водитель грузовика сам остановил машину рядом с нами и довез нас до автобусной остановки в соседнем местечке.

Мы по-прежнему регулярно являлись к завтраку. Это были паузы в нашем отпуске, когда мы приобщались к беседам о воспитании, часовой промышленности, солнечном загаре, о состоянии туалетов и о ночной жизни города.

Вечеринку нашей группы мы тоже выдержали с успехом. Музыканты, долго исполнявшие свои мелодии, наконец сдались и заиграли песню «Голубая, голубая горечавка». Солонки, тарелки и керамические ликерные рюмки были убраны со столов. Веселье нарастало, пока наконец кто-то не загорланил песню о старом кайзере Вильгельме.

На следующий день, он был последним, мы снова отправились в деревню, где были вначале, увидели старуху и цветущий розовый куст.

В деревне на каждой улице висели листки с извещением о смерти одного из жителей и его фотографией. У него было молодое лицо. Некоторые листки были защищены от дождя полиэтиленовыми пакетиками. А у дома, где жил покойный, наискось через извещение был прикреплен черный шарфик. Когда мы остановились у входа в этот дом, у нас было такое чувство, как будто мы знали умершего, как будто мы только что видели его на улице. Смерть одного опечалила здесь многих.

Мы купили клубнику, крупную, спелую, с налипшим песком. Мы услышали музыку, играли щипковые и проворная веселая флейта. Поискав, мы обнаружили музыкантов в саду перед рестораном. Там тоже была высокая ограда, а в ней приоткрытая деревянная дверь. Они сидели за столом, а напротив них расположилась старая супружеская чета, единственные посетители. Присев, мы стали слушать и смотреть. Супруги угощали музыкантов, в ответ те играли еще быстрее, еще веселее. От них исходило ощущение внутренней свободы, такое удовольствие доставляла им их собственная игра. Когда старики стали прощаться, официант поцеловал женщину в щеку.

Мы захотели помыть нашу клубнику. Официант принес графин с водой и большую глиняную миску, показал нам водосток в центре сада. Потом он принес и поставил на стол люля, маслины, овощной салат и кефир. Сев невдалеке, он наслаждался тем, что еда нам нравилась.

Играли музыканты, на деревьях хохотали птицы — мы и в самом деле были в другой стране.

В этот последний вечер мы встретили около своей гостиницы двух дамочек из нашей группы.

— Говорят, в ресторане, там, в одноэтажном здании, которое за круглым зданием, очень вкусно кормят, — сказала одна.

— Говорят, там воробьи летают прямо по столам, — сказала другая.

— А в соседней деревеньке, — сообщили мы в ответ, — в закусочной растет дерево. Его никто не трогает, и оно уже проросло через крышу.

Когда мы улетали, на всех мужчинах были одинаковые замшевые пиджаки. Таможенник усомнился в том, что мы тоже из этой группы. Нам пришлось открыть чемоданы. В них находились: морской конек, раковина, розовая внутри, в которой он мог бы услышать шум моря, раковина, голубая внутри, пакетик с чесноком, кожаный ремень, коврижка хлеба и бутылка розового ликера, а также два несувенирных краба, один побольше, другой поменьше. И ничего такого, для декларации.

Перевод А. Смирнова.

ОТЕЦ

Пятое декабря. В этот день я всегда думаю о нем. Когда-то мать и бабушка напоминали мне: «Сегодня шестое декабря».

В последние годы память сама уже за несколько дней до этой даты возвращается к нему.

Конец ноября, с утра моросит, мостовые весь день мокрые. Ужин при электрическом свете, теплый воздух натопленной квартиры, нагретая кафельная печь в ванной. Начинается зима.

Уже несколько раз шел снег.

Вот и декабрь. Дни все короче. Ему было тогда двадцать восемь. Он прожил двадцать восемь лет, три месяца и один день.

Весь день я словно в тумане. Крутится фильм, кадр за кадром. Вижу, как это было, хотя ничего на самом деле не знаю. Никто не знает, даже те, кто мне об этом рассказывал. Раньше я почему-то думала, что они знают, и расспрашивала.