Непарад

- В самом прямом. Вот смотри: придём мы сейчас с тобой сдаваться местным властям. С красивой легендой пойдём, дескать, утерял ты, раб божий, докУмент, а без бумажки в России, как известно, никуда. Во все времена. Ну, ты это помнишь, вместе росли. А чтобы у господ полицейских не было сомнения, что ты - это ты, а не пресловутый Вася Пупкин или находящийся во всероссийском розыске за кражу миски вареников атаман Козолуп, с тобой пришёл и добрый я. Добропородный шляхтич, у которого, в отличие от тебя, мил человек, с пачпортом всё в порядке и даже дворянская грамота при себе имеется. Спасибо бабушке - сохранила после Гражданской войны.

Вот только по документам Станислав Трошицинский прадед мой, а следовательно, в настоящий момент вроде как я, значится проживающим в славном городе Киеве в собственном доме. Поэтому у господ полицейских может возникнуть вопрос: а откуда пан Трошицинский знает господина, пришедшего к ним за документами и явно не местного жителя? Простейший ответ: приехали вместе. Но в Киеве с прибалтами пока что, подозреваю, заметный дефицит: там и поляков-то не слишком много. Так что во избежание лишних подозрений нужно тебе фамилию как-то модернизировать, что ли... Обратно Будкиным станешь или чего поблагозвучней подберём?

Борис, не прекращавший во время разговора процесс придания себе вида культурного человека, отложил ботинок, который старательно запихивал в галошу и задумчиво поскрёб в затылке:

- А ведь ты прав... Сразу видно европейское мышление. Но Будкиным не хочу. С детства надоело, что 'Будкой' дразнят. Тем более я журналист, и с такой фамилией как-то неблагозвучно печататься. А печататься я буду, так что фамилия должна быть благозвучной.

- Ну, так давай благозвучную! Да быстрей думай, завтракать давно пора!

- Не гони коней, торопыга. Тебе-то что, а мне с этим жить потом. Ты вот что: я сейчас за самоваром схожу, пока чай будем пить, так и подумаю. - С этими словами Будкис вновь принялся натягивать ботинки, навязывая из шнурков умопомрачительные узлы-'бантики'. Покончив с этим важным делом, он порывисто вышел из номера, толком не прихлопнув дверь. Несколько секунд спустя новенькие кожаные подошвы, будто кастаньеты, прощёлкали по ступеням деревянной гостиничной лестницы. Да, чего у нашего Борьки не отнимешь - это шустрости. Этот живчик никогда не был похож на 'хрестоматийного' прибалта с их ставшей притчей во языцех заторможенностью.

Когда служитель, притащивший поднос с калачом и всем, полагающимся к чаепитию, включая крохотную жестяную сахарницу с мелко наколотым рафинадом, торжественно внёс и водрузил в центре стола пышущий паром слегка помятый самовар, мы совместили процесс разработки 'легенды' с лёгким завтраком. Что ни говори а употребление чая из настоящего самовара, протопленного мелкими чурочками запах нагара от которых придаёт необычный, какой-то диковатый оттенок аромату напитка, прихлёбываемого маленькими глоточками из высоких стаканов, туго вставленных в фигурные посеребрённые подстаканники с надписью J.FRAGET на донце - это что-то настолько необычное, что не идёт ни в какое сравнение с торопливо залитым из пластикового электрочайника пакетиком в полихлорвиниловой посудинке!

- Ну что, надумал себе партийный псевдоним? Как тебя кликать будем? Учти, Ленин и Сталин тут уже есть, а Троцких аж двое: я и Бронштейн. Третьим не занимать!

- Всё бы тебе шуточки. Не беспокойся, определился я уже. Имя так и останется - Борис. А фамилия, раз уж товарный знак 'Сталин' занят, у меня теперь будет Гележин. Она на русскую похожа, но ни у кого такой быть не должно. А раз в России отчество полагается записывать, то пускай Михайлович будет.

- Погоди, у тебя же отец вроде дядя Иван? Почему 'Михайлович' вдруг?

- Не Иван, а Йонас. - Борька смотрел на меня таким взглядом, словно не мог догадаться, как я не понимаю простейшие вещи. - Это при Советской власти его официально Иваном называли, а дома - только Йонасом! Но Йонас - это имя простонародное, в Литве почти каждого батрака так кличут. А если по-русски переделать, то в России каждый Иван - дурак, можешь в сказках прочитать.

Ничего себе...

- Не, Борька, ты всё-таки сволочь, не зря тебя в школе били. От родного отца отказаться - совсем совести не иметь.