Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова

Майский рейд на Туртукай интересен с нескольких точек зрения. Во-первых, с тактической: Суворов по причине ограниченности грузоподъемности русских плавсредств не мог взять ни одной пушки и первым рейсом переправил лишь 500 пехотинцев, которые одни, собственно, и выиграли ночное сражение. Небольшой отряд кавалерии прибыл вторым рейсом и принял участие лишь в коротком и энергичном преследовании. Пехота при высадке была построена в три каре по 150–170 человек, два в первой, а третье во второй линии. Такое построение оптимально защищало от атаки, если бы турки на нее решились, но ночная темнота парализовала их конницу, а пехота предпочла обороняться на укрепленных батареях. Боевой порядок нашей пехоты обладал повышенной маневренностью: небольшая численность каре, фактически это были роты, позволила их быстро свернуть в штурмовые колонны, когда потребовалось подниматься на укрепленные высоты, о чем пишет в реляции сам военачальник. Цепь стрелков прикрывала каре Батурина и Мауринова при продвижении к подножию туртукайских холмов[235]. Атака батарей велась исключительно холодным оружием и имела полный успех, и это при том, что турецкая пехота кроме мушкетов имела белое оружие и умела им пользоваться. Но именно рукопашная схватка показала превосходство штыковой атаки хорошо обученных и закаленных в боях пехотинцев против клинкового оружия турок, даже при наличии у них артиллерии. Вообще, надо отметить, что ночной бой особенно сложен и опасен, и то, что Суворов так прекрасно провел его, говорит о высоком мастерстве командования, которого он уже к этому времени достиг. Сказывалась школа управления боем, усвоенная еще в Семилетнюю войну и отточенная в борьбе с конфедератами.

Во-вторых, вышеприведенные воспоминания нашего героя, равно как и отрывки из его реляций, дают нам наглядное представление о великолепном сочетании глазомера, проявленного в выборе диспозиции к рейду, с быстротой и натиском в проведении форсирования Дуная ночью под огнем и в штурме туртукайских позиций. Необходимо отметить, что собственные дарования Суворова сочетались с большим боевым опытом, накопленным войсками его отряда за прежние кампании против турок. То есть методика Суворова абсолютно совпала с прекрасными боевыми качествами только что переданных в его подчинение солдат и офицеров. Живым свидетельством этого явилось стремление только что раненного подполковника Мауринова непременно участвовать в рейде на Туртукай.

В-третьих, высокие моральные качества наших солдат, особо подчеркнутые в реляции о победе: отказ воспользоваться правом победителя на добычу ради достижения совершенного поражения противника.

Однако с Туртукаем связана и еще одна интереснейшая особенность. Переписка победителя позволяет нам близко познакомиться с нравами эпохи. Вот сразу после победы, чуть ли не из дымящихся руин Туртукая, пишет он короткую записку графу Салтыкову:

«Ваше Сиятельство! Мы победили. Слава Богу. Слава Вам!»[236]

На следующий день, 11 мая, он посылает своему начальнику более пространное письмо, в последней части которого звучит совершенно не вяжущийся с хрестоматийным образом полководца мотив:

«Милостивый Государь Граф Иван Петрович! Подлинно мы были вчера veni, vede, vince, а мне так первоучинка. Вашему Сиятельству и впредь послужу, я человек безхитростный. Лишь только, батюшка, давайте поскорее второй класс» [237].

Через двое суток, 13 мая, в еще более пространном письме графу Салтыкову уже во втором абзаце снова та же просьба:

«Не оставьте, батюшка Ваше Сиятельство, моих любезных товарищей, да и меня, Бога ради, не забудьте, кажетца, что я вправду заслужил Георгиевский второй класс, сколько я к себе ни холоден, да и самому мне то кажетца»[238].

На следующий день, 14 мая, он поздравляет графа Салтыкова с производством в следующий чин:

«Но, праведно, утешение мое гораздо превозходнее, слыша, что Ваше Сиятельство Генерал-Аншеф. Осмеливаюсь, Ваше Сиятельство, с сим поздравить. Уповаю, что Ваших милостей ко мне и впредь отменять не изволите. А будьте ж войском так любимы, как Ваш родитель! Будьте так для Отечества добродетельны и снизходительны до верных его деток…»[239]