Непобежденные

«Чем ближе к передовой, тем миниатюрнее жилища командиров», — отметил про себя Колодан, вслед за всеми садясь прямо на землю: стоять, тут было невозможно, только сидеть, либо лежать. На ящике, служившем столом, чадил фитиль, опущенный в склянку из-под чернил. Возле ящика сидел лейтенант, за его спиной полулежал телефонист. Ни тот, ни другой не сделали никаких попыток хотя бы переменить позу.

Разговор у ротного получился совсем уж лаконичным: «Да, нет, пожалуйста…» Посидели, покурили и пошли в окопы. Бойцы, мимо которых проходили, тоже не пытались встать, только с интересом поворачивали головы: новый человек в окопе — всегда интересно.

— Откуда гости? — прогудел в темноте недовольный голос.

— Корреспондент. Из Москвы, — тихо ответил лейтенант.

— Братва! Корреспондент прибыл поглядеть на нас.

Его потрогали в темноте.

— Почему так тихо говорите? — спросил Колодан.

— Так немец-то — доплюнуть можно. Не любит, когда мы шумим. Чуть что — шерстит из пулеметов, а то минами начинает кидаться.

— Ну, хватит, товарищи, — сказал ротный.

— Чего хватит?! Дай с человеком поговорить.

— Неужели немцы так близко? — спросил Колодан.

— Да вон, поглядите.

Кто-то крупный, — ни лица, ни звания не разглядеть, — навалился грудью на бруствер, показал в темноту. — Камень видите? Рядом куст. За кустом и сидят.

От порхающих ракет по полю ползали тени, и трудно было разобрать, где камень, а где куст.

— Слышно разговоры?

— Еще как! Бывает, орут: «Рус, иди, сала дам!»

— А вы что?

— А наши матюгом. Не помогает, так гранатами. Есть один, далеко гранаты кидает.

И тут Колодану захотелось побыть в окопе одному, до конца прочувствовать, что ощущает боец, сидя в одиночестве. Сказал об этом командирам. Те промолчали.

— На левом фланге можно, — сказал лейтенант, — Там до немца далеко.

Он провел его по траншее, указал ячейку, глубоко врезанную в каменистую неровную стенку, отдал свой автомат и снял с себя, нахлобучил на него каску.

— Хоть и тихо, а пчелки все-таки летают. И мина может жахнуть.

Все ушли, и он остался один. Знал, что рядом кто-то есть, приставлены для досмотра, но было тихо, и Колодану скоро стало не то, чтобы страшно, а как-то неуютно. Автомат удобно лежал в выемочке, прокопанной посередине бруствера, указательный палец чувствовал упругость спускового крючка. Нестерпимо хотелось надавить еще, всполошить ночь, но он удерживал себя, знал, что на выстрелы тотчас кто-нибудь прибежит, и будет он выглядеть в глазах моряков паникером.

Ракеты взлетали не то чтобы близко, но не так уж и далеко: были слышны даже выстрелы ракетниц. Пока порхающий свет заливал нейтралку, все в ночи приходило в движение: камни, кусты вздрагивали, шевелились, и трудно было поверить, что это всего лишь тени, а не ползущие по нейтралке враги.

Скоро начал пробирать холод, и Колодан все чаще вспоминал толстый свитер, который жена сунула ему в вещмешок в последнюю минуту. Сейчас он лежал под столом в редакции «Красного Черноморца», и Колодан никак не мог понять себя: почему не пододдел свитер, когда выезжал сюда?

Что-то шевельнулось впереди, совсем близко. Колодан схватился за автомат, вгляделся в темень. Но больше ничего не увидел и успокоился, принялся прыгать и бить себя обеими руками по бокам, как извозчик на морозе. Подумал, что никакого особого очарования боец в окопе не испытывает, тошно ему тут, маятно. И голодно и холодно, и мысли одолевают совсем не героические. Но в задуманные очерки такая маета не вписывалась, и он попытался заставить себя думать о чем-либо другом, более романтичном.

Что произошло далее, не вдруг понял. Почувствовал, что ноги его почему-то оторвались от земли, и автомат, который все время был под рукой, отдалился так, что не достать. Еще не испугавшись, а только удивившись, он брыкнул ногами, вывернулся и вдруг увидел чье-то близкое лицо с широко раскрытыми незнакомо злыми глазами. Они-то, эти обдавшие холодом глаза, и заставили ужаснуться: немец! Хотел крикнуть, но только захрипел. Взорвался белый огонь в голове и погас, окунул все вокруг в темноту и немоту…

Было холодно, очень холодно, особенно со спины. Показалось, что лежит на льду, а снизу толкает, шлепает, шебуршит, вот-вот опрокинет льдину темная вода. Пришла мысль о свитере, оставленном в вещмешке, и тут же вспомнилось все, вплоть до ужасающих злобы и страха в глазах немца. Плен?! Он дернулся, пытаясь встать.

Тотчас дергание прекратилось. Колодан почувствовал, что его положили на землю, и услышал радостный девчоночий возглас:

— Я говорила, что живой, что обеспамятел только!

Открыл глаза, увидел каких-то людей, стоявших вокруг, розовеющее рассветное небо над их головами и в этом небе клин черных шевелящихся точек.

— Что? — с трудом выговорил он.

— Теперь-то ничего, — сердито просипел кто-то над ним. — Еще бы немного и очнулся бы не тут, а там.

— П-почему?

— Потому что взяли тебя, как куренка. Еще бы немного… Да наша разведка возвращалась, отбили…

Он попытался встать, опираясь на локти, но упал, обессиленный непонятной дрожью во всем теле. В голове ударил колокол, загудел оглушающе.