Непобежденные

— Ты не пугайся, все в порядке с тобой, даже не ранен, — успокаивал девчоночий голос, и Колодан все искал глазами, которая же из этих одинаковых склонившихся над ним людей девушка

— Он-то ничего, а Сашка… Такого парня ранило…

«Я тоже Сашка, — билась мысль. И вдруг вскинулась: — Сашка, да не тот…»

Скосив глаза, он увидел, что рядом лежит еще кто-то. Догадался: тот самый Сашка. Спросил:

— Как его… фамилия?

— Не все тебе равно?

— Так он же корреспондент, — подсказал чей-то знакомый голос.

— Писать о нем будешь?

Колодан покачал головой. Нет, не писать ему сейчас хотелось, а сделать хоть что-нибудь настоящее.

— Кольцов, — ответили ему. — Старшина первой статьи Кольцов. Запомнишь?

Он кивнул, снова поднял глаза и вдруг понял, что движущий по небу клин — это журавли. Потянулся, удивленный и обрадованный. Кто-то проследил за его взглядом и тоже увидел журавлей. И вот уже все они, столпившиеся над двумя лежавшими на земле людьми, уставились в небо, дивясь такому невиданному на войне чуду. Одинокая трасса заскользила в вышину из серого сумрака, окутавшего землю. И другая за ней, и третья. И вот уже сотни, тысячи светляков заструились в вышину. Казалось, что это и не люди вовсе стреляют, — не верилось, что столько людей одновременно находится в таком на вид пустынном пространстве, — что это какой-то неведомый фантастический салют в честь весны, в честь всего того радостного и мирного, что осталось по ту сторону войны…

XI

Снайпер Андрей Лёвкин лежал на топчане в санвзводе и терпеливо ждал, когда боль отпустит обмороженные ноги. Ступни нестерпимо жгло. Он думал о том, что напрасно ввязался в поединок с тем немецким снайпером, решив перетерпеть его на морозе, заставить пошевелиться. Поздно сообразил, что снайпер сидел в тепле, потому и не выдавал себя. Но делать было нечего, пришлось час за часом, не шевелясь, лежать на ледяном камне. Он все-таки дождался, когда тот высунется. Только и сам попал в санвзвод.

— Андрюша, ты спишь?

Лёвкин узнал голос медсестры Абросимовой, но не отозвался. Сказалась снайперская привычка не спешить с ответом.

— Раненых привезли! — крикнули из-за двери.

Медсестра выбежала, но дверь за собой не притворила. Голоса доносились со двора ясные, четкие.

— По детям стреляют, мерзавцы, — возбужденно говорил кто-то. — Мальчишка хотел рыбу в бухте пособирать, что взрывом оглушило, лодку отвязывал. Тут его немецкий снайпер и достал. И где он, черт, только прятался?! Лейтенант один недалеко был, кинулся к мальчишке, из воды его вытащил, но и сам пулю получил. Хорошо, что в руку…

— Я этого снайпера отыщу, верьте девоньки!

Лёвкин узнал голос друга своего Григория

Вовкодава и привстал, убоявшись, что он прямо сейчас, не зайдя в санчасть, и побежит охотиться за этим снайпером. Не первый день знал Григория: если чего захочет, — не удержишь.

Но он зашел.

— Ты этого снайпера выкинь из головы, — сердито сказал ему Лёвкин.

— Как это — выкинь?! — в свою очередь рассердился Григорий. — По детишкам стреляет, зар-раза!

— Я сам разберусь с ним.

— Когда ты разберешься?!

— Умная у тебя голова, Гриша, а глупая. Он же опытный.

— А я чего? Два раза ходил, двоих подстрелил.

— А теперь тебя подстрелят.

— Чему быть, того не миновать.

— Ты же хороший повар, — переменил тему Лёвкин. — Кто будет бойцов кормить?

— Повар?! — вскинулся Григорий. — Повара скоро совсем не нужны будут. Опять норму урезали, одну муку дают. А что из одной муки сделаешь? Галушки? Так они уже вот где! Пока горячие, еще ничего, а потом каменеют. Тут один прибегал, грозился галушкой прикончить повара. Это меня-то…

— Все равно не ходи, Гришь, прошу тебя.

— Ладно, подумаю…

Он ушел, совсем немного посидев возле Лёвкина. И Лёвкин знал: думать Григорий будет недолго. Упросит командира передать кухню на день своему напарнику и уйдет охотиться за немецким снайпером.

Вечером Лёвкин из санвзвода исчез. Абросимова ходила от одного раненого к другому, спрашивала:

— Не видали Лёвкина?

— Ушел, наверное.

— Как он мог уйти, когда ходить не может?! Повязки на ногах меняла, и то едва терпел…

Рассвет в этот раз был особенно медлителен, долго густел серой мутью, никак не мог высветить немецкие позиции. Облюбовав себе место за неприметным камнем, Григорий подстелил кусок толстой кавалерийской бурки, чтоб не елозить, когда холод начнет пробирать снизу, и залег еще затемно. Кустик, росший под камнем, скрывал винтовку. Он же, этот кустик, мешал обзору, и Григорию приходилось тянуть шею, чтобы рассмотреть местность.

Совсем уж рассвело, а никакого движения на немецких позициях не замечалось. Наученные снайперами, немцы в последние недели совсем перестали показываться. Григорий зажмурился, чтобы дать отдохнуть глазам, но тут сильно зачесалась нога. Потер ногу об ногу, не помогло. Осторожно изогнулся, почесал ногу. Но зуд, он как блоха, прогонишь с одного места, на другое перескочит. Теперь чесалось под лопаткой. Минут пять терпел, не вытерпел, шевельнул лопатками. Подумал: скажи кому, засмеют. Скажут: фриц не мог, так блоха доконала.

— Ну, гадина, — шепотом выругался он, — погоди, поймаю.