Непобежденный еретик. Мартин Лютер и его время

Лютер глубоко уважал Карлштадта и в недавнем прошлом ценил его способность к быстрой и резкой перестройке взглядов.

Далеко не все идеи, обуявшие Карлштадта в 1521–1522 годах, Лютер считал ошибочными (не пройдет и пяти лет, как некоторые Карлштадтовы новшества будут канонизированы в лютеранском богослужении). Однако в условиях открытого политического конфликта с папством и империей, когда в Нидерландах уже прямо говорили о необходимости сжигать приверженцев Лютера (первый «еретик-лютеранин» будет отправлен на костер в Брюсселе 1 июля 1523 года), а паписты по всей Германии как подарка ждали какой-нибудь виттенбергской выходки, Лютер счел, что метания и причуды одного из ведущих деятелей реформации могут обойтись слишком дорого. Поэтому, не прибегая к открытому диспуту, он прямо применил к Карлштадту «дисциплинарные меры» (Лютер добился, чтобы магистрат наложил запрет на книгу Карлштадта «A, B, C, или Новый профан», многие идеи которой были навеяны проповедями Штюбнера). Через несколько месяцев Карлштадт вынужден был покинуть Виттенберг.

Смирение Цвиллинга и отъезд Карлштадта позволили превратить тамошних теологов в слаженную и дисциплинированную религиозно-политическую группу, безоговорочно признающую авторитет Лютера. С начала 1523 года ее мнение, по сути дела, воспринимается как инструкция во всех центрах, где бюргерская реформация достигла успеха. Это объясняется не только славой Лютера как «немецкого Геркулеса», поднявшего нацию на борьбу с Римом, но и впечатлением, которое произвел его политико-организационный дебют. Проходит совсем немного времени, и реформатор оглашает общую программу поведения бюргерской религиозно-политической оппозиции в раннебуржуазной революции. Она выражена в двух основных лютеровских сочинениях рассматриваемого периода: «Верное предостережение всем христианам беречься мятежа и возмущения» (март 1522) и «О светской власти, в какой мере мы обязаны ей повиноваться» (март 1523).

* * *

Будучи интернациональным центром феодальной системы, римско-католическая церковь, писал Ф. Энгельс, «окружила феодальный строй ореолом божественной благодати… Прежде чем начать успешную борьбу против светского феодализма в каждой стране и в отдельных его сферах, необходимо было разрушить эту его центральную священную организацию»[41].

Трудно назвать другого политического деятеля XVI века, который отстаивал бы первоочередность этой задачи с таким упорством и такой страстной односторонностью, как Мартин Лютер. Чем дальше развивался его конфликт с Римом, тем настойчивее он призывал к тому, чтобы все мирские сословные конфликты, все, даже оправданные, недовольства светским феодализмом были отставлены в сторону ради устранения папского господства.

Было бы ошибкой видеть в этой позиции выражение неизжитого «средневекового образа мысли». Лютер так же исступленно ненавидел «антихристово папство», как деятели французской революции ненавидели «монархов-тиранов». Но именно поэтому он так же не одобрял протеста светских низов против светских феодальных верхов, как участники жирондистско-якобинского Конвента не одобряли забастовочной борьбы пролетариата против буржуазии. Ни одна капля народного недовольства, полагал реформатор, не может тратиться на «мирские распри» — все оно, без остатка, должно быть отдано терпеливой борьбе с папской церковью.

Миряне должны атаковать папство как единая организованная сила, а значит, под водительством светской власти. Если государь распорядится изгнать папистов из своих владений, христианин вправе принять в этом участие. Но самочинно, бунтарски он ничего не должен затевать. «Пока правители не берутся за дело, — увещевает Лютер в «Верном предостережении…», — до тех пор и ты держи в узде свои руки, свои уста и сердце свое и ничего не предпринимай. Если начальство не хочет выступать, то и ты не должен хотеть. Если же настаиваешь на своем, то ты хуже врага».

Лютер не отрицает, что папские слуги в Германии заслужили все беды, вплоть до стихийной народной расправы. Если она произойдет, это будет событие естественное. «Ибо простой народ, возмущенный и раздосадованный ущербом имущественным и вредом душевным, выведенный из терпения бесчестными и безмерными тяготами, не сможет и не захочет впредь терпеть подобное и, имея на то веские причины, возьмется за цепы и дубинки».

Вместе с тем бюргерский реформатор боится стихийного низового протеста и не верит в политический рассудок восставшего народа. «Мятеж не от разума, — пишет он, — и вся тяжесть его обрушивается обычно более на невинных, чем на виновных».

Лютер признает только народ, ведомый и опекаемый его «законными мирскими правителями». В беспрекословном гражданском послушании низов он видит важнейшую предпосылку успешной религиозной войны (национальной борьбы против Рима). Эта идея (а точнее, основная политическая иллюзия Лютера) получает детальную разработку в сочинении «О светской власти, в какой мере мы обязаны ей повиноваться».