Непоборимый Мирович

Не дав повода преследователям заподозрить, что они замечены, Гаврила Андреевич остановился подле ближайшего кабачка или корчмы, что, как грибы после дождя, вырастали везде, где появлялись русские солдаты, и торговали отвратительным разбавленным вином, заламывая при том чуть ли не тройную цену против обычной. Долгие годы службы при канцлере Бестужеве, многочисленные тайные поручения, связанные зачастую с риском путешествия в одиночестве чуть не через всю Россию из конца в конец, приучили его постоянно держаться начеку и никому особенно не доверять. Кроме того, подобные приключения выработали в нем еще и другую привычку – доверяться собственным ощущениям, что называется, чутью, которое пока ни разу не подводило его. А именно сейчас чутье подсказывало ему об опасности, что была где-то совсем рядом, двигалась следом, а значит, надо быть настороже и смотреть в оба глаза. Он поправил под плащом заряженные пистолеты, с которыми, находясь в дороге, никогда не расставался, клал в изголовье во время сна и по несколько раз в день подсыпал порох на полки, проверял кремневые замки. Это движение чуть успокоило его, он знал, что просто так не дастся кому бы то ни было и сумеет за себя постоять.

В корчме было пусто. Лишь в темном углу сидело двое мужиков, судя по всему, из помещичьих крестьян, сопровождавших какую-то поклажу и наведавшихся после тяжелой дороги перекусить чего-нибудь горячего. Кураев опустился за соседний с мужиками стол, сев спиной к стене, и попросил полового принести горячего сбитня и сдобный калач. Тот кивнул головой и скрылся за цветастой занавеской. Примерно через четверть часа следом за ним в корчму вошли те трое, что ехали позади, и молчком уселись за стол у выхода, всячески выказывая, что им до Кураева нет никакого дела.

Гаврила Андреевич внимательно рассмотрел их и убедился в самых худших своих подозрениях: двое из вошедших были из числа тех, кого народ обычно называл душегубами. Отрешенность взгляда, некая окаменелость лиц и большие тяжелые руки, которые они не знали, куда девать, говорили сами за себя. К тому же у одного из них он заметил чуть видневшееся из-под шапки клеймо каторжника, которое тот старательно скрывал, прикрывая его длинным русым чубом. Зато третий из его преследователей, а теперь он убедился в том окончательно, ничем не походил на своих спутников. Его лисьи глазки и необычайная юркость выдавали в нем или бывшего пристава, или иного полицейского чина. И при нем был не палаш, как у тех двоих, а короткая шпага, которую он непрестанно отодвигал в сторону, словно она ему чрезвычайно мешала.

Гаврила Андреевич не торопясь съел принесенный ему калач, выпил сбитень и теперь катал по столу хлебные шарики, соображая, как бы половчее отделаться от своих преследователей. Те тоже не торопились уходить, предпочитая сидеть в тепле, чем поджидать Кураева на холодном ветру. Конечно, можно было и дальше двигаться, не обращая внимания на эту троицу, и ждать, чем те проявят себя. Но численное превосходство на их стороне, да и внезапность тоже, а значит, начинать действовать надо первому.

Гаврила Андреевич решительно поднялся, подошел к их столу и схватил за шиворот юркого человечка, которого он принял за пристава.

– Слышь, любезный, не ты ли со мной не рассчитался за карточный долг в прошлый раз? А то вот смотрю, смотрю, – вижу, харя мне твоя знакомая. Вспомнил, что за тобой без малого сотня рублей проигрыша. Когда намерен отдать?

– О чем вы? – задрыгался тот в руках Кураева. – Не изволю вас знать. Да как вы смеете! Отпустите меня немедля…

– Ах, ты меня еще и признавать не хочешь? – закричал гвардеец и сильно встряхнул вырывающегося человечка. – Так я тебе сейчас напомню, – и он, размахнувшись со всей силы, залепил ему звонкую оплеуху.

– Семка! Ваньша! Помогите! – заорал тот, прикрываясь руками от очередного удара. Двое его спутников, с удивлением смотревшие на происходящее, слегка приоткрыв рты и не выпуская из рук каждый по недоеденной краюхе хлеба, соображали с трудом, и не сразу разобрались в произошедшем. Когда же до них дошло, что бьют непонятно за что их сотоварища, то стали медленно подниматься.

– Сидеть, собаки! – зло прикрикнул на них Кураев и, выхватив из-за пояса пистолет, ткнул его вначале под нос одному, а потом направил на второго. – Только вякните! Мозги вышибу и перекреститься не успеете.

– Да мы чего… Мы ничего… – промямлил один. Зато второй оказался настроен не столь миролюбиво и неуловимым движением выхватил из-за голенища нож и метнул его в Кураева. Он уклонился, лезвие чиркнуло по щеке, и он нажал на курок. Пуля пробила мужику плечо. Громко застонав, он свалился с лавки на пол.