Неподходящее занятие для женщины. Черная башня

— Дальше я увидела его. Он висел на ремне, привязанном к крюку в потолке, и я сразу поняла, что он мертв. Корделия, это был ужас! Он был одет, как женщина, — в черном лифчике и черных кружевных трусах. И все! А лицо!.. Он нарисовал себе огромные губы, как у клоуна… Это было и страшно, и смешно. Мне хотелось кричать и хохотать одновременно. Он совсем не походил на Марка. Он вообще не походил на человеческое существо. На столе лежали фотографии. Нехорошие фотографии, Корделия. Фотографии с голыми женщинами.

Ее широко распахнутые глаза заглянули в полные смятения, ничего не понимающие глаза Корделии.

— Что за вид, Корделия! Изабелль пережила пару кислых минут, об этом и сейчас не очень-то приятно думать. Но тут нет ничего необычного. Такие вещи случаются. Одно из самых безобидных сексуальных извращений. Он же никого к этому не привлекал. И вешаться не собирался. Ему просто не повезло. Мне представляется, что пряжка на ремне соскользнула, и он ничего не смог поделать.

— Не верится, — сказала Корделия.

— Я так и думал, что вы не поверите. Но это правда, Корделия. Почему бы не поехать с нами и не позвонить Софии? Она все подтвердит.

— Мне не нужно подтверждений к рассказу Изабелль. Они у меня есть и так. Я хочу сказать, что не верю в самоубийство Марка.

Еще не успев договорить эти слова, она уже знала, что совершила ошибку. Ей не следовало делиться своими подозрениями. Но было уже поздно, теперь на очереди стояли новые вопросы. Хьюго огорченно нахмурился, видя, что она так ничего и не поняла и будет упорствовать. Однако еще секунда — и его настроение переменилось: огорчение сменилось чем-то другим — раздражением, страхом, разочарованием? Она повернулась к Изабелль:

— Вы сказали, что нашли дверь открытой. Вы заметили ключ?

— Он торчал изнутри. Я заметила его, когда выходила.

— А в каком положении были занавески?

— Как сейчас — закрывали все окно.

— А где была помада?

— Какая помада, Корделия?

— Та, которой у Марка были пририсованы губы. Ее не было в карманах его джинсов, иначе полиция обнаружила бы ее. Так где же она была? Вы не заметили ее на столе?

— На столе не было ничего, кроме фотографий.

— Какого цвета была помада?

— Алого. Старушечий цвет. Такую никто не купит.

— А белье? Сможете его описать?

— О да! От «Маркс энд Спенсер». Я его сразу узнала.

— Вы хотите сказать, что узнали именно эти предметы, потому что они принадлежали вам?

— О нет, что вы, Корделия! Как это мне? Я никогда не ношу черного белья. Мне идет только белое. Но я обычно покупаю нижнее белье именно такого типа. Я хожу за бельем только в «Маркс энд Спенсер».

Корделия сообразила, что Изабелль вряд ли можно отнести к любимым клиенткам универмага, однако по части деталей, особенно одежды, трудно найти более надежного свидетеля. Даже оказавшись во власти безумного ужаса и отвращения, она успела заметить, какое на повешенном белье. Если она утверждает, что там не было помады, значит, ее там не было. Корделия неумолимо продолжала:

— Вы к чему-нибудь притрагивались — скажем, к телу Марка, чтобы удостовериться, что он мертв?

Изабелль была потрясена. В ее сознании еще находилось место тому, что относилось к проявлениям жизни, но никак не смерти.

— Я не могла притронуться к Марку! Я ни к чему не притрагивалась. Я знала, что он мертв.

Хьюго пришел ей на помощь:

— Уважаемый, сознательный, законопослушный гражданин добрался бы до ближайшего телефона и оповестил полицию. К счастью, к Изабелль не относится ни одно из этих определений. Инстинкт привел ее ко мне. Дождавшись конца спектакля, она встретила нас у дверей театра. Выйдя на волю, мы увидели ее расхаживающей взад и вперед на другой стороне улицы. Дейви, София и я приехали сюда вместе с ней в ее «рено». Мы только завернули на Норвич-стрит, чтобы захватить фотоаппарат и вспышку.

— Зачем?

— Моя идея. Нам не очень хотелось, чтобы Рональд Келлендер и ищейки прознали, как в действительности погиб Марк. Мы решили имитировать самоубийство: одеть его в его собственную одежду и отмыть лицо, чтобы его нашли уже таким. У нас и в мыслях не было подкладывать предсмертную записку: такая находка была бы свыше наших умственных сил. Мы захватили камеру, чтобы снять его в том виде, в каком он был найден. Какой именно закон нарушаем, изображая это самоубийством, мы не знали, но догадывались, что какой-нибудь да нарушаем. В наши дни нельзя оказать другу даже простейшей услуги, не подвергаясь опасности, что ищейки извратят ваши намерения. Нам требовались доказательства истины на случай, если возникнут неприятности. Каждый из нас по-своему питал к Марку симпатию, но не до такой степени, чтобы идти под обвинение в убийстве. Однако нашим добрым намерениям не суждено было осуществиться: кто-то побывал здесь еще до нас.

— Расскажите об этом.

— А рассказывать и нечего. Мы велели девушкам обождать в машине — Изабелль и так насмотрелась достаточно, а Софии надо было приглядывать за ней. Кроме того, добрая память о Марке вынуждала нас не показывать всего этого Софии. Не кажется ли вам странной, Корделия, такая забота о чувствительности мертвого тела?