Не помогают и вести о здоровье его старенькой матери. Она чувствует себя всё хуже, но навестить её нельзя: она категорически не желает ни видеть сына, ни даже слышать о нём, «пока он не одумается и не станет нормальным мужчиной». До сих пор она не может простить признания, к которому сама его, в общем-то, вынудила вскоре после смерти отца: слишком настойчиво требовала скорее найти невесту, вот Дэвид и не выдержал… Да что теперь вспоминать. За ней ухаживает её сестра, старшая, как ни удивительно. Дэвиду остаётся лишь созваниваться с тёткой и отправлять ей всё необходимое, что сможет достать. Она общается с Дэвидом довольно приветливо, но то, что мать не сдаётся, до сих пор отзывается болью.
И от присутствия любимого человека рядом парадоксально становится только хуже. «Это депрессия, Познер, в ней от всего хуже становится, тебе ли не знать. И это пройдёт», — пытается он успокоить себя. Но всё равно не может избавиться от ощущения, что проваливает единственный выпавший ему шанс: настоящие отношения, в кои-то веки, настоящая любовь — а он уже почти ничего не чувствует. Да ещё и своим унынием тревожит и огорчает того, кого больше всего на свете хотел только радовать… Того, кто заслуживает больше радости и поддержки, чем Дэвид, по-видимому, способен дать. «Заслуживает кого-то получше тебя», — вьётся назойливая мысль. Он ещё не поверил ей, он ещё помнит, что это искажение восприятия. Но со временем этот голосок в голове кажется всё убедительнее.
Свою усталость, свои тревоги и страхи дома он старается преуменьшать как только может. Не хватало ещё ему действительно сделаться обузой Дону, которому и без него сейчас отчаянно тяжело. Ханна, по-видимому, ведёт себя так, будто совсем не понимает, чего хочет. Из обрывков разговоров, которые он слышит иногда, он делает вывод, что намерения её гораздо серьёзнее, чем пересказывает ему Дон, хотя и меняются они слишком уж быстро. (Ну конечно же, Дон тоже пытается смягчить свою сторону неприятностей.) И общаться с детьми она ему опять запретила, прослышав о том, что в общении теперь частенько принимал участие и Дэвид. В издательстве многие узнали, с кем и как Дон сейчас живёт, и кое-какие важные шишки не подают ему теперь руки, официальным поводом называя его непорядочность по отношению к жене. И если во всём этом не виноват Дэвид, то кто же, блядь, тогда ещё.
Пока было тепло, ему так нравилось смотреть на вечерний Лондон, сидя на подоконнике, читать книги, слушать музыку… А сейчас он подолгу просто сидит на диване, в тёплых домашних брюках, в двух кофтах и шерстяных носках — и всё равно ёжится от холода. Сидит так и час, и два, без малейшего желания шевелиться, пока Дон не приходит с работы и не приносит ему чашку чая. Дэвид слышит, как Дон запускает стиральную машинку, и краснеет от стыда, потому что только теперь вспоминает, что обещал это сделать сам, ведь он знал, что придёт сегодня раньше. Он понимает, что с этим состоянием надо что-то делать, хотя бы использовать своё привычное средство от хандры… но в таком холоде он об этом даже думать не способен. Он кутается в принесённый Доном плед, поджимает ноги и закрывает глаза. Дон садится рядом, святой человек, и обнимает его за плечи. Дэвид поддаётся желанию уткнуться замерзшим носом ему в плечо. Дон вздыхает — не раздражённо, а просто печально — и тихо зовет его:
— Поз…
— М?
— Родной мой, тебе нехорошо?
— Ох, Дон, да не бери ты в голову… Это пройдёт. Это просто зима… — Дэвид ёжится, прижимаясь к любимому крепче.
Дональд грустно усмехается:
— Поз, зима ещё фактически и не началась… Может быть, можно чем-то помочь тебе, чтобы не стало ещё хуже? Ты сегодня ел?
— Не знаю… Что-то не хочется.
— Дэвид, ну ведь так нельзя, ты сам понимаешь. Тебе нужны силы.
— Дон, тебе они тоже нужны, а ты тратишь их опять на меня…
— Может, сделать тебе твою ванну?
Дэвид от изумления поднимает голову, чтобы посмотреть на него. Нет, он не шутит. Он посмеивался над привычкой Поза валяться в роскошной пене, как фотомодели в рекламе для женских журналов, и Поз поддерживал такой же лёгкий тон, не желая привлекать внимание любимого к тому, против чего это всё является средством… Но, очевидно, Дональд всё же догадался.
— Ты что-то давно её не принимал, я по этому зрелищу даже соскучился.
Дэвид слабо усмехается:
— Там так холодно сейчас, Дон. Мне туда лишний раз и заходить не хочется.
— Я постараюсь нагреть ванную комнату и наберу тебе воду с пеной. Кажется, даже помню, какая была температура, я же трогал воду… ну, то есть, тебя в воде, — усмехается он. — Дай мне попробовать сделать это. Если получится — это же будет прекрасно.