Совещание продолжалось не более сорока минут. И едва кончилось, Огнивцев подошел к секретарю обкома и полковнику Яхонтову.
— Разрешите нам, товарищи, остаться здесь?
— Вы это серьезно?..
— Да. Во-первых, мы сможем собраться в дорогу только к вечеру завтрашнего дня. Нам нужно спрятать в надежное место дорогостоящую новую радиоаппаратуру узла связи. Во-вторых, мы будем далеко удалены от вражеских объектов на магистрали Минск — Смоленск и не сможем выполнить боевую задачу. Когда мы были в Москве осенью прошлого года, кое-кто в штабе фронта еще тогда счел, что мы далеко подались на юг.
— Но ведь на вас одних обрушатся большие силы врага! — встревожился секретарь обкома.
— Ничего. Мы — народ бывалый. Мы хорошо вооружены, маневренны. Да и лес велик, мы его теперь хорошо знаем. Думаю, что найдем выход из любого положения, сумеем провести фашистов. Если уж будет очень туго, будем прорываться на север через шоссе Минск — Могилев.
— Что ж… Довод весомый, — сказал секретарь обкома. — Пусть будет так. Оставайтесь.
Учитывая боевую дружбу, неоднократные слаженные совместные действия партизан отряда Ероцкого и десантников, обком партии, по просьбе подполковника Огнивцева, разрешил остаться в Усакинском лесу и отряду Ероцкого.
Партизанские отряды по приказу подпольного обкома партии в тот же день с наступлением темноты двинулись на юг. А командир оперативной группы, вернувшись в лагерь, довел до всех подчиненных командиров сложившуюся обстановку, а также принятое обкомом и им решение. Начальник штаба Алексеев отдал необходимые распоряжения.
В короткие сроки специалисты демонтировали радиоузел и спрятали радиоаппаратуру. Десантники закопали в надежные места запасы продовольствия, взрывчатки и боеприпасов. Личный состав отрядов получил четырехсуточный сухой паек.
Оценив обстановку, командир решил оставить обжитой лагерь и углубиться в труднопроходимые леса на 10—12 километров в восточном направлении, выйти и затаиться на западном берегу небольшой заболоченной речки Цераболь. Там же внимательно изучить местность и выбрать подходящий рубеж на случай отражения удара гитлеровцев.
Лесная речка Цераболь, захмыженная поваленным валежником, текла с севера на юг и впадала в реку Ольса — левый приток Березины. Западный берег речки был высоким. А восточный, откуда ожидался враг, утопал в болотах, шумевших сухой крапивой. Молодые ее побеги еще только пробивались, и потому обзор противоположного берега был хорошим. На подходах к речке и через нее лежали старые, обросшие мхом валежники. Только по ним и можно было перейти речку.
— Братцы! Да этот рубеж нам сам бог послал, — воскликнул Сорока. — Пока господа фрицы будут подходить и перебираться по скользким кладкам через речку, мы их, как куропаток, пощелкаем.
— Не кажи гоп, пока не перепрыгнешь, — охладил Сороку Алексеев. — Они могут появиться и с другого направления.
— Какого другого? Недавно разведка точно установила, что наступать будут со стороны реки Друть на запад, то есть через наш лесной массив. Разве что еще сил подбросят и попрут со стороны Жабовки. Тогда, конечно, придется туго.
Командир слышал разговор Алексеева и Сороки и подошел к ним со словами:
— Девиз у солдата один: бить противника на всех направлениях! Откуда бы он ни появился. Но поскольку мы имеем некоторые данные о вероятных его действиях, то будем готовить позицию здесь, на Цераболи, и немедленно! Стрелковые окопы растянуть по берегу реки. Пулеметы поставить у мест перехода, используя пни, толстые деревья. На флангах окопать два тяжелых пулемета. Все это тщательно замаскировать. Вперед и в тыл выслать разведку. Это будет наша основная позиция. Подумаем и о запасной, а также путях маневра, а на всякий случай, и путях отхода.
Огнивцев вынул карманные часы, щелкнул крышкой.
— Полная боевая готовность к пяти утра завтра. Еще раз предупреждаю о маскировке, особенно от воздушного наблюдения. Костры не разводить, разговоры вполголоса, деревья не рубить, лишние хождения прекратить.
— Как быть с ранеными? — спросил военврач Дидора.
— Брать с собой. Укрыть где-нибудь в лесу — у нас не будет времени, а в деревнях — фашисты. Считаю не лишним напомнить вам, как это важно для каждого воина — позаботиться о раненых. Они будут знать, что если кого ранят, то все равно не бросят, унесут с собой. Все понятно?
— Все!
— Тогда по местам. Повторяю: готовность — пять часов утра.
Командиры, откозыряв, ушли. На урочище надвигалась странно тихая майская ночь. Даже птицы почему-то не пели.
Огнивцев встал задолго до пяти. Заря с трудом продиралась сквозь туман и деревья. Было еще сумеречно, но бойцы не спали. Кто углублял, улучшал свой окопчик, кто еще и еще раз чистил, проверял оружие, а кто просто сидел на бруствере и занимался невесть каким делом — лишь бы чем-то себя отвлечь. Так всегда бывает перед боем. Люди даже подшивают к гимнастеркам чистые белые подворотнички, хотя наперед знают, что через какой-то час все это будет черным-черно.
Подошел с мылом и полотенцем ординарец.
— Умываться будете, товарищ подполковник?
— Почему же нет?