Непокоренный «Беркут»

– Народ, за который мы здесь стоим, сейчас в шахтах и на заводах трудится, честно свою зарплату зарабатывает, а не приехал на майдан за длинным рублем или от нечего делать в ментов камни покидать.

В разговор вмешался второй западенец, до этого смотревший исподлобья и молча слушавший разговор. Сверкая фанатичным блеском в глазах и брызжа слюной, он не говорил, а выкрикивал слова, выплевывая их в сторону солдата.

– Да про що з ними говорити!? Ти бачиш, як їм офіцери мозок промили! Це такі ж бандити, як і Янукович з його бандою! Тобі за наші гроші зарплату платять, а ти, собака, проти нас стоїш!

От такого резкого перехода к агрессии старший сержант, до этого разговаривающий с майдановцами не повышая голоса, растерялся и, смутившись, замолчал. На помощь ему пришел Иван.

– Собаку твоя мать родила, а деньги свои оставь себе, мне государство платит.

Он видел, что от его слов активист скривился, как от зубной боли и уже открыл рот, чтобы ответить, но его опередил более уравновешенный товарищ.

– Так, а воно звідкіля ті гроші бере, з нас, простих громадян, які податки платять.

– Ну как вы можете налоги платить, если не работаете, а на майдане стоите, или вы их платите из тех денег, что вам за сценой раздают? – улыбаясь, продолжал спорить Иван.

Активисты от слов Журбы онемели, и вдруг фанатично настроенный агитатор в бандерке плюнул в сторону милиции и попал на щит одному из вэвэшников.

– Ах вы суки! – проговорил тот, сделав шаг вперед, и замахнулся палкой.

Агитаторы не стали ждать развязки, резво сбежали вниз, подальше от забора и, уже стоя внизу, выкрикивали ругательства в адрес милиции и «Беркута». Иван сложил рупором руки и, пристроив их ко рту, крикнул в сторону сквернословящих майдановцев:

– Русский солдат – убивай командиров и комиссаров-жидов, бросай оружие и переходи к нам! Мы обещаем тебе горячий чай и наше радушие! Мы эти слова уже слышали семьдесят лет назад!

Не слушая маты, которые кричали ему вслед разочарованные агитаторы, пошел к товарищам. Здесь тоже были увлечены «плакальщиками», как между собой милиционеры называли агитирующих их митингующих. Громкий, резкий голос, иногда срывающийся на крик, пожилой женщины, идущей вдоль шеренги вэвэшников, привлек внимание Ивана и товарищей. Она, хватаясь руками за щиты, голосила:

– Що ж ви, синочки, і нас палками лупцюватимете, як отих діточок на майдані. В вас мабуть і мати є, і батько, це вони вас навчили дітей та старих бити?

Солдаты отворачивались от нее, ничего не отвечая. Эту женщину лет пятидесяти с уставшим помятым лицом и мешками под глазами, растрепанными волосами, торчащими из-под красивого сиреневого платка с украинским орнаментом, многие видели уже не первый раз. Ее визгливый голос уже слышался и возле Кабмина перед тем, как радикалы начали таскать «Беркут» за шлемы и брызгать в лицо газом; на Банковой на следующий день после неудачного штурма Администрации Президента, и здесь на Грушевского она уже успела отметиться на Крещение, когда жгли технику силовиков. Поэтому зная эту «сердобольную», вэвэшники особого расположения к ней не высказывали, а просто отворачивались, игнорируя ее.

– Когда уже эта смена закончится. Чувствуешь себя, как на выставке, – с досадой в голосе высказался Костя Серков, отворачиваясь от очередного фотографа, пытающегося его сфотографировать.

– Еще полчаса стоять, – успокоил его Леха Каустович, посмотрев на часы.

– Нравится тебе Евросоюз, собирай вещи и уезжай, тебя здесь никто не держит. В стране и так бездельников хватает, без тебя.

Громкий скандал незнакомого спецназовца с одним из майдановцев привлек к себе внимание не только «Беркута», но и журналистов, охотящихся в толпе за горячими сенсациями. Как акулы, реагирующие на резкие звуки, корреспонденты, повернув головы и вытянув шеи, высматривали источник шума.

– Слышь, мужик, шел бы ты отсюда. У тебя своя правда, а у меня своя. Я и мои товарищи присягу давали, так что перевертышей ты среди нас не найдешь. Иди дальше свою крамолу сей, среди «Беркута» перебежчиков нет.

Увидев, как защелкали затворами фотоаппаратов журналисты, боец постарался затеряться среди товарищей, чтобы завтра не оказаться на первых полосах газет.

– Все, уходим, – дернул за руку внимательно наблюдавшего за происходящим Ивана Американец.

Опять спустившись по неустойчивой лестнице вниз на Грушевского, под прицелами телекамер, как звезды сцены, бойцы возвращались к машинам.

Настроение сегодня у Ивана отсутствовало напрочь, да и какое может быть настроение, когда с самого утра тебе уже спалили брови и обожгли лицо и теперь приходилось ходить забрызганным «Пантенолом», с капюшоном на голове. Левое опухшее веко приподнималось с трудом и приходилось смотреть через маленькую щелочку.

А начиналось все довольно неплохо. Бойцы только что отстояли свою смену и рассаживались в теплых автобусах, готовясь немного отдохнуть перед новой сменой. На улице шел небольшой снежок, укрывая белым покрывалом всю грязь, что оставили после себя люди.

– Ген, ты в столовую пойдешь? – позвал Иван.

– Наверное, схожу. Сейчас выйду.