Непокоренный «Беркут»

Довольный, Иван шел, согнувшись под тяжестью полиэтиленового мешка, в котором, радуя слух, позвякивали банки. В левой руке он нес пятилитровую баклажку с водой. Сзади с таким же мешком топал довольный Степаненко. Вылазка за продуктами оказалась удачной. На так называемой кухне, в которую протестующие переоборудовали одну из комнат старинного здания, нашлись банки с домашней консервацией, тушенкой, посылаемой из далеких деревень Западной Украины своим освободителям, хлеб, масло, печенье, даже несколько пачек шоколадного масла иностранного производства, его они брать побоялись, все-таки слухи про добавки в еду храбрым майдановцам могут быть не беспочвенные. Все это добро они собрали в валяющиеся тут же полиэтиленовые мешки и, прихватив с собой воды, поспешили обратно к своим товарищам. Здесь их уже встречали с нетерпением голодные милиционеры. Быстро накрыв стол на валяющихся ящиках, они вскрывали банки. Намазывали на хлеб толстым слоем жирную свиную тушенку, накладывая сверху кусочки мяса, и закусывали это изобилие маринованными патиссонами и помидорами.

– Пацаны, идите, перекусите, – позвал Иван вэвэшников, видя, какими голодными глазами они смотрят на раннее пиршество «Беркута». Голодных солдат два раза звать не пришлось. Через несколько минут они, довольные, засовывали в рот огромные бутерброды. К столу подошел мрачный командир.

– Ну, что сказали, командир? – посыпались вопросы.

– Все, отвоевались. Перемирие.

Эти слова, как гром среди ясного неба, всем испортили настроение. Слово «перемирие» они уже слышали не раз и знали, какое значение оно имеет для них.

– Товарищ полковник, держите бутерброд, – предложил чумазый Красилюк, протягивая командиру хлеб с тушенкой.

– Спасибо, Виталик, – поблагодарил полковник, беря бутерброд. Все замолчали, усиленно жуя дары западенцев, расстроенные известием о перемирии. Ведь они так надеялись сегодня закончить майдан и с чувством выполненного долга уехать домой.

– А что у вас бензином воняет? – полюбопытствовал командир, принюхиваясь.

– Ага, я тоже уже давно заметил, – поддержал его Логвиненко, усиленно нюхая воздух возле одного из деревянных ящиков, на которых был накрыт стол. Он снял банки, стоящие на фанерном листе, и поднял его. В ящике аккуратными рядами стояли бутылки с «коктейлями Молотова».

– Вот это сюрприз! – воскликнул Иван.

– Уберите его отсюда, пусть не воняет, – распорядился командир. Ящик оттащили немного в сторону и продолжили ранний завтрак.

После сытной еды бойцов разморило и они искали, где можно прилечь. Некоторые особо тщеславные давали интервью бродившим здесь корреспондентам, снимающим шокирующие кадры противостояния. Спрятав от любопытных глаз лицо под маской, Иван завалился около мирно храпящего Худякова и моментально вырубился.

В автобусе было жарко, накочегарили так, что сидели в свитерах, а горячие парни – в футболках. Вчера водилы заправили баки под завязку, поэтому соляру сильно не экономили. Иван сидел около дверей, уже давно сильно хотелось в туалет, но выходить на улицу, где сырой ветер гнал черные хлопья сажи от горящих на майдане покрышек, очень не хотелось. Через час естественные надобности взяли верх над нежеланием выходить на улицу и Иван, крикнув: – Если что я в туалете, – быстро, чтобы не запустить морозный воздух в автобус, выскочил на улицу. Двери за спиной закрылись, отрезая от тепла и комфорта. В спину ударил порыв ветра, как бы поторапливая. Со стороны майдана постоянно бухало и были видны вспышки разрывов. Иван быстро добежал до биотуалета. Дверей на нем не было, их оторвали активисты майдана, укрепляя свои баррикады, еще удивительно, что туалет не уволокли. По-быстрому справившись, Журба побежал назад к автобусу, кутаясь в засаленный, прожженный бушлат, стараясь сохранить остатки тепла. Подбегая к автобусу, он увидел, как из машины командира вылез боец.

Весь он был какой-то новенький, чистенький, румянец на щеках, только в глазах были растерянность и интерес, читался вопрос: «Куда я, б…ть, попал?». Еще не было налета серой землистой усталости на лице от всего происходящего, под глазами не собрались несмываемые тени от копоти чадящих шин. Форма была чистенькая, не порванная, а обгорелые берцы не расплылись на ноге бесформенными говноступами. С удивлением милиционер осматривал разбитый и обожжённый Крещатик. На его лице отражалась вся гамма чувств: растерянная заинтересованность и недоверие к происходящему. Резкий порыв ветра прижал плывущий поверху вонючий дым к земле и бросил новичку в лицо. Вдохнув порцию ядовитого дыма, боец закашлялся. Иван засмеялся.

– Что, Вовчик, не привык еще ты к чистому Львовскому воздуху, кашляешь? Ничего привыкнешь. Мы уже вдоволь надышались.