В Пресвитерианской больнице Колумбийского университета врачи сначала лечили рак Зигги талидомидом – препаратом, показавшим эффективность в лечении рака у животных, но у людей порой вызывавшим рвоту, легочную эмболию и сердечные приступы. Врачи изучили его ухудшившиеся показатели и порекомендовали дексаметазон, известный также как декадрон. Это лекарство справлялось с раком в двадцать пять раз лучше других стероидов, ветеринары применяли его как противовоспалительное средство при лечении лошадей, хотя у людей он мог вызвать серьезные побочные эффекты: дурноту, амнезию, спутанность сознания, головокружение, бессонницу и галлюцинации. Джерри Квинт, врач и друг Зигги, предупредил Вильцигов, что переход на декадрон сопряжен с серьезными рисками. «Мне порой звонят из полиции, – сказал он. – Им встречаются пациенты под декадроном, которые голыми расхаживают по шоссе. Он вызывает безумие». Но у Зигги выбора не было: его состояние постоянно ухудшалось, так что он дал врачам разрешение начать агрессивное лечение.
Порой под воздействием лекарств Зигги казалось, что он находится не в городской больнице Нью-Йорка, а в концентрационном лагере. Он нашел где-то карандаш и стал рисовать планы коридоров, сестринских пунктов и спускных желобов для грязного белья. Он запоминал маршруты и отмечал препятствия, стоявшие между его больничной палатой и внешним миром, а затем показал свои чертежи Шерри, которая все время находилась с ним, и прошептал ей, что разрабатывает план побега. Воспоминания об Освенциме были настолько яркими, что ему казалось, будто эсэсовцы прячутся в шкафах и контролируют коридоры. Шерри вспоминала, что, когда врачи хотели провести ему магнитно-резонансное исследование в сканере, он отказался туда ложиться, заявив, что прибор похож на печь крематория.
Медсестра везла кресло Зигги мимо кабинета химиотерапии, где дети были опутаны трубками и прикреплены к мониторам, и он заплакал от жалости к ним. Медсестра указала на одного из детей: «У него сегодня день рождения». Из кармана больничного халата Зигги вытащил одиннадцать долларов и дал их мальчику. На протяжении всего пути в палату он печалился, что у него больше нет при себе денег.
Через некоторое время врачи отпустили его домой, поскольку химиотерапию можно было получать и в квартире в Форт-Ли. Зигги твердо настаивал на том, чтобы никто в доме не знал, что он болен. Медсестрам приходилось подписывать соглашения о неразглашении и приходить в уличной одежде. Рак причинял Зигги такую острую боль, что медсестры оставляли ему морфий, чтобы он смог уснуть.
После морфия ему казалось, что нужно идти на какие-то совещания, и каждое утро он надевал свежевыглаженные брюки цвета хаки и до последней пуговицы застегивал рубашку, садился за обеденный стол и ожидал звонков, выкрикивая приказания.
«Шерри! Ну где ты, нужно готовиться! – кричал он. – У меня встреча с автодилерами по поводу их кредитов». Шерри подыгрывала. Однажды он позвонил Айвену и сказал, что собирается приехать на открытие нового филиала, напомнив, чтобы тот никому не рассказывал о состоянии его здоровья. Никакого филиала открывать не собирались, но Айвен тоже подыграл отцу.
В 2000 году Айвен нанял музыкального продюсера, чтобы тот помог ему записать энергичную танцевальную техноверсию хита Джона Леннона
Через несколько недель съемочная группа немецкого телеканала Channel ProSieben приехала в Нью-Йорк снимать документальный фильм, призванный запечатлеть настроения в городе после падения башен-близнецов. Айвен, ныне известный под сценическим псевдонимом Сэр Айвен, снялся в этом фильме, так как только что записал собственную версию
Зигги с сыном смотрели японский фильм на DVD-проигрывателе в апартаментах Форт-Ли. Создатели фильма были очень тронуты изложенной Айвеном историей его отца и включили в него фотографии Зигги, а также архивные снимки из Освенцима. Если до того Зигги все еще противился интересу своего сына к музыке, то теперь он убедился, что талант Айвена послужил делу сохранения памяти о Холокосте.
«Ты вдохновил меня записать песню о том, как мир станет лучше», – сказал Айвен отцу.
Сиделка Зигги Мэри Фэхи читала хит-парад журнала Billboard, который вручил ей Айвен.
«Вы должны гордиться сыном, – сказала она. – Он попал в Billboard».