Непокорные

Переодеваясь к ужину, Вайолет изучала свое отражение. Она пыталась понять, стала ли выглядеть по-другому после поцелуя. Но она по-прежнему была все той же Вайолет – разве что кожа вокруг рта немного покраснела. Вайолет приложила к лицу ладонь. Покрасневшее место было болезненно чувствительно, как будто кожу потерли наждачной бумагой. Интересно, будет ли это заметно со стороны?

Она выдернула из волос застрявшую веточку и расчесалась. Темные пряди мерцали в тусклом свете, навевая мысли о матери.

У нее были такие же черные волосы.

Вайолет вспомнила подслушанный в детстве разговор между слугами. Что сказала няня Меткалф про ее маму? Со странностями.

Что, скажите на милость, это значило? У Вайолет заурчало в животе, когда она представила себе этот кошмар: ее мама, запертая в комнате, бледная и безумная. Сумасшедшая.

Возможно, именно поэтому все лгали о том, что с ней случилось. Хотя, если подумать, Вайолет и не помнила, чтобы кто-нибудь когда-либо говорил ей, что ее мать умерла при родах. На самом деле няня Меткалф и миссис Киркби говорили что-то вроде: «твой брат выжил, слава Богу» или «доктор сделал все, что мог».

Пальцы Вайолет нащупали кулон на шее, проведя по изящной букве «В», как она часто так делала, когда волновалась. У нее начала болеть голова: лоб словно стиснули, в висках застучало. После поцелуя на нее накатила слабость и еще ее мучила жажда (как так получилось, что нечто настолько влажное породило такую сухость?).

Ей казалось, будто она что-то очень пристально разглядывает, но никак не может различить очертаний. В голове все крутились слова Фредерика:

Твоему отцу приходилось отводить ее в ее комнату … запирать ее.

Звон гонга, призывающего к ужину, разнесся по дому, будто сигнал к бою. Вайолет в последний раз посмотрелась в зеркало, стараясь не обращать внимания на пульсирующую боль в черепе. На ней было то же зеленое платье, что и вчера. Вдруг она заметила, насколько оно короткое: колени едва прикрыты. Вайолет сама не знала, на кого она больше похожа в таком виде: на ребенка или на потаскушку («потаскушка» – этим словом миссис Киркби назвала Пенни после того, как та поцеловалась с помощником садовника).

Вайолет попыталась взглянуть на их столовую глазами Фредерика. Это была довольно величественная комната; при свечах легкая запущенность, поселившаяся здесь с началом войны, была едва заметна. Значительную часть пространства занимал огромный обеденный стол из красного дерева, который Отец, неизвестно почему, называл «королевой Анной» (Вайолет все гадала, сидела ли за ним королева Анна). Давно почившие Эйрсы тоскливо смотрели из позолоченных рам, будто сожалея о том, что не могут отведать подававшиеся блюда. На серванте георгианского стиля сидело чучело павлина (Вайолет втайне прозвала его Перси), некогда великолепные перья хвоста свисали на пол.

Сегодня миссис Киркби подала на ужин жареного фазана, которого на днях подстрелил Отец. Вайолет могла видеть дырку там, где пуля пробила фазану шею – темное пятно на золотистой плоти. Желудок снова неприятно заныл. Отрезая кусочек от своей порции, Вайолет с ужасом осознала, что бедный Перси наблюдает за ней с другого конца комнаты. Когда она вырастет и станет биологом (или ботаником, или энтомологом), она будет есть только овощи.

Вайолет заметила, с каким удовольствием Фредерик уплетает жареного фазана; что ж, вероятность того, что он поддержит ее диетические пристрастия, была мала. Глядя на то, как он рассматривает гостиную: королеву Анну, потускневшие старые портреты, ее саму, Вайолет подумала, что у него голодный взгляд. И взгляд остался голодным, даже когда он съел большую часть своей порции.

Отец с Фредериком вели долгий разговор о войне. Вайолет отвлеклась, погрузившись в воспоминания о том, что Фредерик сказал о ее маме, пока Грэм не пнул ее под столом. Она растянула губы в вежливой улыбке и попыталась вникнуть в то, о чем говорил Отец.

– Не могу сказать, что я большой поклонник генерала Эйзенхауэра, – сказал он. – Неужели нам действительно так необходима помощь янки?

Последнее слово он выплюнул с такой злостью, будто до сих пор не принял независимость Америки.

– Нам нужна любая помощь, дядя, – ответил Фредерик. – Если вы не хотите, чтобы какой-нибудь гунн сидел здесь и ел фазана с вашей дочерью. Думаю, он быстро расправился бы с обоими.

Снова волна жара. Вайолет не совсем поняла, что имел в виду Фредерик, но безотчетно подумала о пульсирующем рое поденок, о грубом натиске губ Фредерика. Грэм рядом с ней наблюдал за Отцом, выжидающе подняв брови.