Непокорные

Кейт оглядывает комнату. На полках стоят старинные книги, их корешки потрескались и покрыты пылью.

– О, – говорит она, слыша в собственном голосе разочарование. – А что бумаги? Может быть, есть какие-нибудь записи, которые я могла бы посмотреть? Свидетельства о рождении, фамильное дерево, что-то в этом духе? Письма?

Мужчина снова трясет головой.

– Все это записи о ведении хозяйства, бухгалтерские книги, – говорит он, видя, что она смотрит на полки. – Боюсь, в них нет ничего, что могло бы вам помочь. Остальное… исчезло. Насекомые…

Он вздрагивает.

– О, всё в порядке, – некоторое время Кейт сидит молча. Она чувствует укол жалости к этому человеку, такому одинокому в этом огромном доме, где вся его компания – мертвые насекомые и старые бухгалтерские книги. – Что случилось? Я имею в виду насекомых. Должно быть, это было ужасно. Я сама не очень люблю насекомых. Вы вызывали дезинсектора?

Мужчина уставился в пустое пространство над ее головой, глаза превратились в два темных омута. Отвечает он совершенно изменившимся голосом: только что он звучал холодно и властно, а сейчас неуверенно дрожит.

– Я возношу хвалу небесам, – говорит виконт еле слышно. – Господь услышал мои молитвы. В прошлом августе они все начали умирать – это был самый сладкий звук на свете – когда их трупики падали на пол. Будто дождь на иссушенную землю. Тогда я понял… что она наконец освободила меня.

– Простите, что вы имеете в виду? Кто вас освободил?

В ожидании ответа она пытается вздохнуть поглубже – воздух слишком спертый. Как он это выносит? Она расстегивает молнию на дождевике, чтобы хоть немного избавиться от удушья.

Внезапно мужчина подскакивает на кресле. Она понимает, что теперь он смотрит прямо на нее.

– О господи, – говорит она, поспешно вставая. – Сэр? С вами все в порядке?

Он поднимает руку, показывая прямо на нее. Кейт видит, что пальцы у него снова дрожат. Ногти желтые и кривые, под них забилась грязь.

– Где, – говорит он, грудь ходит туда-сюда рваными толчками, – где вы это взяли?

Сперва Кейт думает, что он показывает на ожерелье тети Вайолет, она совсем забыла, что надела его. Но затем становится понятно, что он имеет в виду брошь, ее брошь в форме пчелы.

– Это? – говорит она, прикасаясь к брошке. – Простите, она выглядит почти как настоящая, правда? На самом деле это так глупо; я повсюду ношу ее с самого детства…

Мужчина встает с кресла, его фигурка трясется.

– Убирайтесь, – его глаза распахиваются, а губы оттопыриваются, обнажая бледные иссохшие десны.

– Хорошо, – говорит Кейт, застегивая дождевик. – Мне жаль, что я побеспокоила вас. Правда, жаль.

Кейт практически на ощупь проходит по коридору, спускается с лестницы, вздрагивая от хруста крыльев под ботинками. Закрыв за собой тяжелую дверь, она делает большой глоток свежего воздуха; он пахнет дождем. Это уже настоящий ливень, так что она переходит на бег, заставляя себя смотреть прямо вперед. Листья на деревьях будто шепчутся под дождем, и она жалеет, что у нее с собой нет наушников, чтобы заглушить этот жутковатый шум. Вода затекает ей в глаза, и долина превращается в размытое серо-зеленое пятно.

Когда она в конце концов добирается до коттеджа, на смену страху приходит раздражение. Она не узнала ничего нового о своей семье. Она не узнала ничего нового про то, почему Вайолет и Грэма лишили наследства и что – или кто – захоронено в саду Вайолет.

Закрывая входную дверь, Кейт вздыхает. Она включает душ, страстно желая смыть память и грязь этого дома, с его покрывалом из крошечных сломанных крыльев. Промозглую животную вонь кабинета. Пока нагревается вода, она отстегивает брошь и подносит ее к свету. Психика виконта, должно быть, травмирована очень серьезно, если он так отреагировал всего лишь на копию насекомого.

Она вспоминает, как бегали его глаза по комнате, как если бы он выискивал малейшее движение по углам. И у нее на языке до сих пор ощущается едкий вкус репеллента.

Если закрыть глаза, она может вообразить это.

Мерцание тысячи трепещущих крылышек в воздухе, гудение, проникающее сквозь стены, трясущийся в своем хилом гнездышке человечек в кабинете… а затем кратчайший миг неподвижности, тишины… и дождь из крошечных тел.

Она наконец освободила меня.

Когда ванная наполняется паром от горячего душа, Кейт начинает раздеваться. Расстегивая юбку, она вздрагивает, когда пальцы касаются прозрачного мерцающего крылышка.

Она вспоминает «Сожжение ведьмы».

Кто его освободил? И от чего?

25 Альта

Мне очень хотелось, чтобы в темнице у меня оказались пергамент и чернила. Понимаете, в моей голове уже тогда складывались эти слова, и мне хотелось записать их, пока я еще могла. Чтобы когда меня снимут с веревки, после меня осталось хоть что-то. Что-то кроме коттеджа, где будут храниться мои вещи (которые до того принадлежали моей маме, а до того – ее маме), пока кто-нибудь не выкинет их.