Наверное, ее похоронили на деревенском кладбище. Ведь она была оттуда родом? Вайолет думала сбежать, добраться до Кроус-Бек и поискать могилу мамы там. Но чем это поможет? Она все равно не оживет.
А Вайолет все равно останется одна. Один на один с тем, что случилось тогда в лесу.
Был только один способ избавиться от скверны Фредерика в ее душе, ее теле. Во всем ее существе.
Вайолет сама не знала, верила ли она в рай или ад (но она сомневалась, что ее бы пустили в первый после того, как Фредерик так запятнал ее). Кроме того, она любила науку. Она знала, что когда умрет, ее тело будет разлагаться – станет пищей для червяков и насекомых, а потом обеспечит питательными веществами растения над землей, поддерживающие всю жизнь. Она подумала о своем буке. Ей бы хотелось, чтобы ее похоронили под ним, и она послужила бы для него источником пищи. И пока дерево питалось бы от нее, она бы чувствовала… ничего она бы не чувствовала. Забвение. Она представила небытие – тяжелое и темное, как одеяло или как ночное небо. Ее тело и разум перестанут существовать, а с ними и оставленные в них споры Фредерика. Она будет свободна.
Вайолет потратила на планирование несколько длинных дней. Она выбрала сумерки, свое любимое время дня, когда поют сверчки и небо окрашивается в оттенки фиолетового – цвет ее имени. Она уйдет вместе со светом.
Здесь, в северных широтах, летом темнеет поздно, почти в полночь, поэтому к выбранному ею времени все спали. Она надела свое любимое зеленое платье и причесала волосы, глядясь в зеркало в последний раз. Укус на щеке побледнел и превратился в серебристо-розовый полукруг, напоминающий месяц.
Предзакатное солнце окрасило комнату в янтарный и золотой. Вайолет открыла окна и выглянула наружу, наслаждаясь последним взглядом на свою долину. Отсюда ей было видно лес – темный шрам среди нежно-зеленых холмов. Она посмотрела вниз. Было довольно высоко – около десяти метров, подумала она. Интересно, кто обнаружит ее утром? Она представила свое тело, смятое, как лепестки у примулы. На подоконнике Вайолет оставила записку, в которой просила похоронить ее под буком.
Она вскарабкалась на подоконник и встала в оконный проем; холодный вечерний воздух подул ей в лицо. Она глубоко вдохнула его в последний раз. И в тот момент, когда она уже была готова броситься вперед, к пустому горизонту, она почувствовала, как что-то коснулось ее руки. Это была стрекоза-красотка; в лучах заката ее прозрачные крылья сияли золотом. Такая же стрекозка, как та, которую подарил ей Грэм несколько недель назад.
Раздался стук в дверь, и в комнату ворвался Грэм – а Вайолет думала, что он уже спит.
– Ну правда, Вайолет, хватит брать мои вещи без разрешения… Господи, какого дьявола ты там делаешь? Одно неверное движение, и тебя придется соскребать по всему саду.
– Прости, – сказала Вайолет, сползая с подоконника и пряча записку в карман. – Я просто… любовалась окрестностями. Отсюда видно железную дорогу, ты знал?
Грэм любил поезда.
– Нет, Вайолет, проведя всю свою жизнь в этом доме, я, конечно же, не знал, что из окон второго этажа открывается вид на ветку Карлайл-Ланкастер. Ну правда, что на тебя нашло в последнее время? Я уже думал, мне придется для тебя посадить в банку еще одно чертово насекомое.
Его передернуло. Она посмотрела на руку, но красотка уже исчезла.
– Я в порядке. Просто… немного устала.
–
– Это не имеет отношения к Фредерику, – поспешно сказала Вайолет.
Грэм скептичеки посмотрел на нее, подняв одну бледно-рыжую бровь.
– Ладно, если так. Лично я рад, что
– Да уж, – сказала Вайолет, притворяясь, что ей неинтересно. Внутри снова прозвучало слово «сперматофор». – Так ужасно для нее.
– Именно, – сказал Грэм. – Вообще, следует быть осторожнее, общаясь с такими парнями. Надеюсь, он ничего не пытался сделать с тобой? В тот день, когда мы играли в шары, мы с Отцом заснули, а когда проснулись, вас не было. Мне показалось, Отец был этим весьма доволен.
– Ничего не было, – ответила Вайолет. – Мы просто гуляли. Я показала ему лес.
– Хм. Надеюсь, это
– Имеешь в виду артроподов? Те, что с экзоскелетами.
– Угу. С ними. Так что – могу я забрать учебник?