Непокорные

Я открыла бабушкино бюро, на ручке которого была выгравирована буква «В»: оно было гораздо изящнее, чем все остальные наши вещи. Его подарил ей первый виконт Кендалл за то, что она выходила его новорожденного сына. В этом бюро мы с мамой держали наши записи и рецепты, наши лекарства и различные средства для облегчения болезней и страданий. Мама всегда держала ящики запертыми и носила ключ на шее. Перед смертью она отдала ключ мне, велев мне делать так же.

– Чтобы вещи не попали в плохие руки, – сказала она.

Я перелистала рукописные рецепты всевозможных мазей и настоек: бузина от лихорадки, белладонна от подагры, агримония от боли в спине и головной боли. А затем я увидела надпись маминой рукой.

Для вызова регул

Растолочь три горсти цветков пижмы

Перед применением настаивать в воде пять дней

Все внутри меня опустилось. Теперь у меня не было оправдания.

Я не могла быть уверена, что средство подействует, если ребенок уже толкается. Возможно, стоит увеличить дозу пижмы. Совсем немного, чтобы это не было опасно для Грейс.

Я остановила себя. Точно ли я хотела, чтобы средство сработало? Почему Грейс надумала лишить жизни невинное дитя, даже не дав ему шанса на жизнь?

Я вспомнила ее глаза, сверкающие и потемневшие от ярости и боли. «Ты сделаешь доброе дело», – сказала она.

Возможно, я сужу слишком поспешно. Я никогда не чувствовала, как растет в моей утробе ребенок, только чтобы затем потерять его при родах. Я вспомнила жену Мерривезера, у которой я принимала роды, и маленький мертвый комок плоти, над появлением которого она билась столько часов. Ради которого она отдала свою жизнь.

Что, если Грейс выносит ребенка, а потом роды убьют ее? Что, если Грейс умрет ради ребенка, который никогда не откроет глаза и не сделает свой первый вдох?

Я не могла потерять ее. Она все еще ненавидела меня, винила меня. Но это не меняло того, что я любила свою лучшую подругу тогда и буду любить всегда. Я должна была уберечь ее.

Я дождалась ночи, чтобы пойти в сад и собрать тугие желтые цветки пижмы. В то время деревенские еще приходили ко мне днем достаточно часто, с разными жалобами, чтобы я вылечила их. Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь увидел, чем я занимаюсь.

Мне нравилось в моем саду. Здесь я особенно сильно чувствовала присутствие мамы: в бархатных листьях растений, за которыми она ухаживала, в сильном высоком платане, который она так любила, в созданиях, шуршавших в подлеске. Я чувствовала, будто она еще здесь, присматривает за мной. Что бы сказала моя мама, узнав о визите Грейс?

Я знала, что мама сильно корила себя за смерть Анны Меткалф. Она не любила говорить об этом. Но я видела, что конец нашей с Грейс дружбы причинял ей боль. Мне кажется, она боялась оставить меня в этом мире одну, без подруг. Сейчас, когда я пишу эти строки и думаю обо всем, что случилось, я знаю, что она была права, что боялась.

Собрав достаточно пижмы, я вернулась в дом и растолкла ее пестиком в нашей старой ступе. Я добавила воды и, накрыв чашу, оставила настаиваться. И отнесла ее на чердак, на случай, если в ближайшие пять дней ко мне придут посетители.

Запах настоя был настолько сильным – пахло гниющей мятой, что я все еще чувствовала его, когда опустила голову на тюфяк и уснула.

35 Вайолет

Мама. Этот дом принадлежал ее маме. Вайолет прикоснулась к ожерелью, проведя по выгравированной букве «В».

Вейворды. Это мамина семья, теперь Вайолет знает это наверняка.

Вайолет оглядела тусклую комнату в поисках чего-нибудь, что осталось от них. Но было довольно трудно представить, что здесь вообще когда-то кто-то жил. Она села за скрипнувший кухонный стол, покрытый толстым слоем пыли. Она стерла немного пыли пальцем и закашлялась. Деревянная поверхность стола была исцарапана и изрезана, как будто кто-то поработал ножом. Крыша протекала, и дальняя стена кухни блестела от дождя. Вайолет замерзла, и еще здесь было темно. В доме не было часов, а маленький квадратик фиолетового неба, проглядывавшего сквозь мутное окно, не давал никакого представления о времени.

Она посмотрела на еду, которую оставил ей Отец. Консервированный горошек, хэш из солонины, сардины. На одном яйце все еще висело мягкое перышко. Яйца напомнили ей о сперматофоре, и, почувствовав тошноту, она отодвинула их в сторону. Она съела несколько холодных горошин из консервной банки. Затем с помощью оставленных Отцом спичек с трудом зажгла старинную свечу, вздрогнув, когда появилось маленькое синее пламя. Она долго сидела, глядя на то, как пузырится и тает воск.