Ма,
Прости, что так долго не писала, но у меня не было возможности отправить тебе весточку. Мне нечем было писать, но сегодня Руперт уехал на охоту, и дворецкий Рейнхэм, который жалеет меня, принес мне бумагу и чернила. Он сказал, что передаст тебе эту записку, когда поедет в Ланкастер за новой одеждой для Руперта.
Прошло слишком много времени, прежде чем я поняла, что ты была права. Мне не следовало уезжать из дома. Уже некоторое время Руперт не позволяет мне выходить на улицу, а теперь меня запирают в своей комнате.
Как я ненавижу эту комнату! Она маленькая, будто клетка, а стены выкрашены желтым, будто цветки пижмы. Я все время вспоминаю тот настой из пижмы, что мы готовили для деревенских женщин, и мне больно думать, что Вайолет не узнает о наших лекарственных средствах – о нашем пути, которому мы следовали на протяжении сотен лет. Я закрываю глаза, но все равно вижу только этот ярко – желтый цвет, напоминающий мне, от чего я отреклась. От своего прошлого и от будущего для своей дочери.
Ма, я так скучаю по ней. Они приносят ко мне малыша, чтобы он мог поесть, но Вайолет мне видеть не позволяют. Я слышу ее плач даже сквозь эти желтые стены.
Единственным утешением была Морг, но я сказала ей оставить меня, Ма, потому что для птицы это не жизнь. Все, что у меня теперь осталось, – одно ее перо. Но мне не нравится смотреть на него.
Оно напоминает мне о том, что я сделала. Что заставил меня сделать Руперт.
Я должна была тебя послушать в тот день, когда мы спорили у ручья. «Он относится к тебе как к собачке, которую можно приручить», – сказала ты.
Я думала, он меня любит, какая я есть. Но ты была права. Для него я всего лишь животное, из тех, на кого он охотится, а потом выставляет напоказ.
Тогда ты сказала мне кое – что еще. Что если мужчина увидит мой дар, поймет, что это такое, он будет использовать его в собственных целях. Я сказала себе, что делаю это для нее, для Вайолет. Как ты наверняка догадалась, она тогда уже зашевелилась в моем животе. Она стала сниться мне – уже выросшая темноволосая красавица, но одинокая и истекающая кровью в нашем коттедже. Я не поняла, или от болезни, или от раны, но было ясно: моя дочь не выдержит той нищенской жизни, которую я могла ей дать. В ужасе я рассказала этот сон Руперту и спросила, что будет с нашим ребенком. Он сказал, что его родители никогда ее не признают. Если он женится на мне, будучи вторым сыном, без титула, который помог бы ему пробиться в жизни, ему конец. Но хуже всего – его родители уже знали. Он сказал, что они знают о ребенке, которого мы сделали той ночью в лесу, когда только луна видела мой страх и слышала мои крики. Он сказал, что они планируют изгнать нас – последних женщин Вейворд – из Кроус – Бек. Из нашего дома, где веками жили наши предки.
Потом он сказал, что у меня есть сила, которая может дать нам шанс на счастье. Он получит титул, а моя дочь – жизнь в безопасности и достатке. Принятие.
Мне понравилась эта идея. Я никогда не была такой сильной, как ты, Ма. То, что говорили про нас деревенские, как они смотрели на нас … это было невыносимо. Мне так хотелось жить без этих косых взглядов и шепотков за спиной.
И я сделала ту ужасную вещь, о которой он попросил.
Когда опустились сумерки, я затаилась, укрывшись в зарослях утесника и вереска. Морг впилась мне в плечо. Я услышала их раньше, чем увидела, – храп лошадей, стук копыт. Я дождалась, когда они подъедут к самой вершине холма, там, где был крутой обрыв. Когда Морг взлетела, я закрыла глаза, и открыла только тогда, когда прекратились крики, а внизу на камнях лежала искореженная карета, одно колесо которой все еще вращалось. На земле возле моих ног что – то блеснуло – карманные часы, семейная реликвия, о которой Руперт отзывался с завистью. Циферблат треснул и разбился, и когда я подняла часы, я до крови порезала палец.
Некоторое время я стояла там и смотрела. Не обращая внимания на терзания сердца.
Я думала, что поступила как Альта, наша бесстрашная прародительница, что наши поступки связали нас во времени. Я думала, что я добрая и храбрая, сильная, потому что во мне течет ее кровь.
Но я ошибалась.
В тот день мы забрали три жизни, Морг и я. Я сказала себе, что родители Руперта заслужили это, и его старший брат тоже. Что они были жестоки к мужчине, которого я любила, что они собирались причинить вред тебе и моему ребенку, не испытывая никаких угрызений совести. Но, сказать по правде, Ма, я ведь не знала их самих, как и того, что они собирались сделать. Руперт лгал мне так много. Сейчас я подозреваю, что они могли вовсе не знать о нашем ребенке и вовсе не планировали выселять нас из нашего дома.
Если бы только я понимала это раньше – что в его словах столько же правды, сколько в сказке. Что он никогда не любил меня.
Порой я думаю, что он мог планировать это с самого начала. Он сам признался, что наблюдал за мной еще до нашего танца на Празднике мая. Что он видел, какая я особенная, и хотел, чтобы я стала его женой. Я верила ему, потому что он так смотрел на меня. В его глазах горел огонь, который я приняла за любовь.
Но теперь я лучше знаю этот взгляд. Тем же самым взглядом он смотрит на охотничью собаку или на ружье – как на инструмент для исполнения своих желаний.
Я не прошу и не жду прощения. Я пишу это, потому что хочу, чтобы ты знала правду. И у меня почти не осталось времени. Завтра приезжает доктор: Руперт говорит, что меня ждет новое лечение. Я не уверена, что переживу его. Запертая в этой комнате, без Морг, которая поддерживала меня, я слабею с каждым днем.
Мне по – странному спокойно от этой мысли, я даже почти желаю того, что случится. Теперь я словно ружье без патронов – и бесполезна для него. Я больше никому не причиню вреда ради него.
Ма, прошу тебя, пожалуйста, будь рядом с малышом и с Вайолет. Сохрани наше наследие для нее.
Надеюсь, она будет такой же сильной, как ты.
Люблю тебя,
Лиззи.
