Непонятные

— Чудак! Я сам отказался от должности! Потому что человек без должности вызывает доверие у людей… Ему легче распознавать врагов и уничтожать их. А потом уж, когда всех врагов выявим и уничтожим, можно будет и о себе подумать, о должности и позаботиться. Эта парочка, Саипназар и Мамыт, обнаружили себя, разоблачили как враги.

— То есть как это? — раскрыл рот Шонкы.

— Я разгадал все их хитрости, хотя, заметь, эти бий не просты, ох не просты! Главному визирю надо будет обязательно сообщить, что Саипназар и Мамыт вместе с Фазылом собрали деньги для освобождения Ерназар Алакоза! Да, да, мы назовем, сколько именно денег они имеют! В Хиву они привезут, клянусь головой, меньше, чем собрали! Их уличат в воровстве и обмане, заточат в зиндан… А мы будем с тобой стражами, верными стражами интересов и каракалпаков, и хивинцев!

— Тогда давай действовать прямо сейчас!

— Ох, Шонкы, не торопись в рай! — Маулен пожалел, что посвятил этого безмозглого Шонкы в свои замыслы. — Ну ладно, а кто же будет тащить сеть?

— Тащи ты, ведь ты хозяин! Ты особа! — кротко и смиренно согласился Шонкы.

— Хочешь взвалить такую тяжесть на моего коня? — Маулен подозрительно покосился на Шонкы.

— Тогда давай я приторочу ее сам к своему седлу..

— Хочешь показать в Хиве, что это ты привез подарок? Что ты главный? Нет уж, лучше я сам…

— Не угодишь тебе никак! — Шонкы споткнулся о корень джангиля, но не упал, сплюнул с досады и поспешил к своему коню.

26

Гулзиба не пожалела на поминки средств, что скопил старый бай, и на семидневное поминание расщедрилась тоже. Она понимала: иначе на ней навечно останется пятно, клеймо, а жить с ним в ауле будет и зазорно, и тяжко.

Гулзиба получила желанную свободу, но, получив, не знала, что с нею делать. Долгими ночами ворочалась она, металась в своей одинокой постели, снедаемая тревогой за свое будущее, снедаемая беспокойством за Ерназара и Тенела.

Она не совладала с собой, принарядилась однажды и отправилась к Кумар-аналык, чтобы хоть что-нибудь о них выведать.

После смерти мужа Гулзиба расцвела, похорошела. Большие ее глаза засветились, засверкали ярким блеском, будто кто-то взял и промыл их живой водой — на восхищение и зависть другим. Никто, однако, не догадывался, что блеск этот отражает жар ее беспокойной души, жар пережитого горя, потрясений, и что понадобится еще немало времени, чтобы он, этот блеск, обрел истинную чистоту, истинную прелесть обновленной, окрепшей, страстно любящей и счастливой этим души.

Рабийби недовольно, нервно передернула плечами, увидев Гулзибу. Она презрительно сморщила тонкий носик и демонстративно удалилась в мазанку.

Гулзиба заметила одежду Ерназара, висящую на остове юрты, тот самый пояс, который был на нем в ту незабываемую последнюю их встречу. Сердце ее зашлось от любви и страдания. Да, воистину… хотя любовь и не огонь, но если она вспыхнет однажды, погасить ее невозможно.

— Зачем пожаловала? — холодно осведомилась Кумар-аналык. Она ничего не могла с собой поделать: уж очень она невзлюбила Гулзибу с тех пор.

— Я хотела бы присоединить свою юрту к вашей! — тихонько прошептала Гулзиба. — Если вы не будете возражать, я бы, я бы… хотела… стала бы вашей второй невесткой! — докончила, запинаясь, Гулзиба и сама ужаснулась тому, что заявила, что вырвалось у нее помимо воли.

— Ты не спятила, случаем?.. — разгневалась мать. — Веди себя пристойно, не срамись сама и других не срами! Несчастный человек не может сделать другого счастливым, а я хочу видеть сына счастливым!

Гулзиба вышла из дома Ерназара, оглушенная словами и неприязнью Кумар-аналык… У своего порога она обнаружила поджидавшего ее Мадреима. Она пригласила его войти, угостила чаем.

— Гулзиба, все в ауле были удивлены тем, как ты почтила мужа. Люди оценили твою преданность, — повел он речь после того, как опорожнил два чайника. — Каждый мужчина жаждет иметь именно такую жену, как ты! Которая так была бы верна своему долгу.

«Господи, знал бы ты правду!»-ужаснулась про себя Гулзиба.

— Однако пуще других жажду иметь такую жену я… — продолжал Мадреим. — Явился я к тебе неспроста, а чтобы признаться в этом.

— Оказывается, у тебя серьезные намерения, — на мгновение закрыла глаза Гулзиба.

— Не нужна мне, так я решил, неопытная девушка, не испытанная в беде…

— Чтобы испытать, для этого самому надо умереть!.. — тонко и печально улыбнулась Гулзиба.

Мадреим рассмеялся, погладил свои усы.

— Проиграл я, Гулзиба, проиграл, признаю!.. Но что ни говори, а дом без женщины — это тело без рук…

— А дом без мужчины — руки без тела, наверное! Только я еще не успела это почувствовать, — Гулзиба бросила на гостя быстрый взгляд.

— Хе-хе-хе, я снова проиграл, признаю! Я готов посадить тебя на своего коня и повести его под уздцы — самолично…

— Женщину надо выбирать не глазами, а ушами, — загадочно обронила Гулзиба.

В колыбели заплакал ребенок, и Гулзиба поднялась, принялась покачивать люльку. Мадреим на цыпочках удалился.

27

Осень в Хиве выдалась холодная: повалил ранний мокрый снег, задули северные колючие ветры…