Непонятные

Стражники, прохаживаясь около стен зиндана туда-обратно, притопывали ногами, дули на руки, чтобы хоть немножко согреться. Особенно невыносимыми казались им предрассветные часы. Влажный промозглый холод пробирал до костей — стражники готовы были на время поменяться местами с теми, кто томился в сыром и смрадном зиндане.

Ерназар потерял много крови, пока ханские приспешники волокли его по снегу и слякоти. В зиндан его бросили бездыханного. Он свалился на земляной пол, как сноп, и спал, спал, не в силах поднять, разлепить свинцовые веки. Тенел выдержал этот жуткий, чудовищный путь легче. Его воодушевляло, что он страдает ради Ерназара и вместе с ним! К тому же упрям был подросток и горд; ему хотелось казаться сильным — не сдаваться назло мучителям. Крепкий молодой сон освежил Тенела. Он бережно вытер, очистил и перевязал рану Алакоза тряпицей, которую Гулзиба засунула Ерназару за пазуху.

Ерназар очнулся лишь на третий день и сразу же обратился к Тенелу:

— Мальчик, ты живой? Как чувствуешь себя?

— Если бы меня сейчас освободили, я бы, ей-богу, четыре раза обошел вокруг земли и не устал, Ерназар-ага! Таким сильным сделала меня сестра. Она всегда следила, чтобы любые испытания мне были нипочем! — Тенел говорил порывисто, искренне. — Сестра научила меня всему, всему, что я знаю! А пуще всего наказывала она мне быть вашим преданным слугой и другом.

Ерназар вздохнул полной грудью и едва слышно откликнулся:

— Я верю тебе!

Красивое смуглое лицо парнишки просияло, и он восторженно выпалил:

— Я самый счастливый сирота во всем Хорезме!

— Почему?

— Не каждому сироте выпадает такое — быть заточенным в зиндан по приказу самого великого хана! — Тенел улыбнулся лукавой, совсем не детской улыбкой. — К тому же я своими глазами увидел знаете что? Бывает, оказывается, что всадник боится связанного по рукам и ногам пешего! Вооруженный — безоружного…

— Ха, ты загадываешь мне загадки! — усмехнулся Ерназар.

— Нет. Я слышал, как наши мучители жаловались друг другу, прямо-таки стенали: «Ох, устали мы, измучились. Потом обливаемся, словно не мы их гоним, а они нас!..»

Ерназар засмеялся и бросил на Тенела ласковый и внимательный взгляд. Лицо опухшее, в ссадинах, рубашка висит клочьями, на руках — следы, кровавые следы от ударов плетью. «Мужественный паренек! Хорошо воспитала его Гулзиба!.. Преданный, выносливый будет воин, надежный помощник в моих делах!» — с волнением подумал Ерназар.

Спустя неделю Ерназар уже мог подниматься сам… Он умывался ледяной водой, и Тенел не отставал от него; потом они садились за скудный завтрак: делили пополам лепешку, подпихивая друг другу кусочек побольше, запивали холодной водой, в которой плавали льдинки. Случалось, что сверху на них падали сосульки; Ерназар и Тенел посмеивались, шутили, что вот-де им шербет подают, чтобы они запивали им обильные, вкусные яства.

Настал день, когда о них вспомнили, вывели наружу, втолкнули в убогую, грязную сторожку. Там их ждал Каракум-ишан. Повелительным жестом он отпустил стражников.

— Ну вот, Ерназар, я здесь. — Ишан обратил к Ерназару и Тенелу лицо, полное заботы и сочувствия. — Правы, видно, наши предки — пусть лучше победит жеребеночек твоего аульчанина, чем конь родственника, живущего от тебя поодаль… Веришь ли, я себе места не находил, надо же приключиться такой беде! Мы с тобой из одной страны, из одного аула почти. Место вечного успокоения — кладбище, даже оно будет у нас с тобой одно и то же: коли я первый предстану перед богом — вы меня похороните, коли ты предстанешь первый — я… Тебе известно, в чем тебя обвиняют? — чуть ли не ворковал ишан.

— Нет!

— Я выведал, в чем тебя обвиняют. В убийстве русского и двух казахских сарбазов. Ко всему прочему — русский-то был куплен на деньги из ханского налога.

Ерназар раскатисто расхохотался.

— Вот это справедливость! Выходит, я трех человек убил?

Ишан нахмурился. Он колебался: обнаруживать свой гнев сразу или выждать…

— Кто этот малый? — кивнул ишан на Тенела.

— Это мой народ! — просто, буднично, как о чем-то естественном и бесспорном, ответил Ерназар.

— Хе-хе-хе! Ну ты, Ерназар, мастер красно говорить!.. Те, что мне сообщили о твоей беде, почему-то ни словечком не обмолвились о твоем народе! Видно, очень мал он, немощен да неприметен. Лишь умоляли меня сохранить в целости твою голову.

— Если будет цела моя голова, я позабочусь, чтоб мой народ стал и приметным, и великим!

— Палван ты, Ерназар, палван, но только… Ладно, сейчас не время спорить и пререкаться. Неизвестно, долго тебе тут гнить или мне удастся вызволить тебя отсюда… Хана сейчас нет, он отбыл на охоту… Пока мне лишь удалось договориться с главным визирем, чтобы тебя хоть кормили сносно. Тебе будут приносить еду, какую ты пожелаешь! Советую тебе попросить голову барана или коровы — мясо ее очень целебно, придает человеку силы! Для твоих великих целей сила понадобится, ох как понадобится! — Ишан не мог совладать с собой, в его словах сквозило ехидство. Он осторожно снял с головы чалму, начал ее поправлять — она потеряла нужную форму.