Непонятный роман

– Нет, вообще ничего не помню. Помню еще один разговор, ну вот я помню одни разговоры: отец был любимым ребенком в многодетной семье, они жили в Олонках, это где декабрист Раевский сосланный жил и построил там школу, тридцать километров от нас. И когда после обеда все дети, съев обычный суп, уходили, он оставался и доставал из-под тарелки заранее спрятанный ему туда матерью кружок колбасы. Вот этот кружок колбасы я откуда-то помню. Или, опять же, я его зачем-то придумал. Такая деталь для романа.

– Ты не думал никогда о нем написать?

– Нет, что ты. Все, что помню, я тебе уже рассказал. А, помню еще, на поминках дедушка, которого я тоже не помню, стучал вилкой по бутылке и приговаривал: «Она погубила, она!» И сам пил при этом. Да там, в общем-то, все мужики пили, сам понимаешь. Но только моего отца пригоняли палками, и только он замерз пьяный ночью зимой. После первого курса я приехал на зимние каникулы, и мы пошли в первый открывший у нас бар, дискобар. «Диско бар». Там был, как я говорю, минималистичный скандинавский дизайн, чурки вместо стульев и очень недорогая водка. Напились, конечно, а январь, мороз. Шли домой ночью, замерзли дико, и как-то так получилось, что я отстал от друзей на единственном нашем мосту. Остался один, устал, лег и стал засыпать и смотреть на звезды. А вокруг снега, красота вся эта наша сибирская. Лежу на снегу на мосту, и мне так тепло, уютно стало. Почти заснул. Потом вспомнил про отца, встал и пошел домой. Вот такая история для романа.

– Почему ты пил, зная все это об отце?

– Ну каждый ведь думает, что его это не коснется.

– Почему ты пьешь сейчас?

– Я завтра сниму похмелье и, соответственно, не продолжу пить. Вообще я, можно сказать, до сих пор снимаю похмелье бесконечной пьянки тех лет. Похмелье непонятной юности. Как писатель прямо говорю… И могу сидеть и разговаривать я как раз потому, что опыт большой. Ну слушай, я же говорил уже, до тридцати с лишним жизнь вообще не нравилась, было четкое ощущение, что терять, в общем-то, нечего. И, знаешь, было как-то спокойно. А сейчас мне много чего есть терять, я не хочу это терять, и я очень боюсь. Постоянно, каждый день теперь боюсь что-то потерять. Это, наверное, и есть взрослость?

– Да. Но как ты можешь так легко отменять свое прошлое? Неужели там не было ничего хорошего?

– Там почти все хорошее было. Университет, друзья, девушки. Но я был неблагодарен и не воспринимал это. А как только стал способен воспринимать и быть благодарным, сразу появилось много хорошего. Хотя оно и раньше всегда было. Такая вот нехитрая мораль.

– Извини, что заставил тебя играть в эту игру.

– А мне понравилось, кстати, давай еще. Только если вы не на каждой карточке написали «ПШИК». Про который я, кстати, так и не рассказал. Вы же до сих пор не знаете значение этого термина. А все. Карточка уже у меня. Живите теперь с этим.

– Блестящий обман. Тогда, пацаны, записывайте еще на одну карточку: «ДЕВУШКИ».

– О боже.

– А как ты хотел?

– Только дайте мне поспать пару часиков.

– Мы уже сами замучились ждать, пока ты предложишь.

16:06 Мимо праздника

– Иван, зря я с тобой не поспорил на десять кулей шишек. Потому что вот – МКАД! Москва!

– А ты не видишь эту толпу и полицейские машины?

– Митинг, наверное.

– А ты давно видел митинги?

– Ну, или праздник какой-нибудь муниципальный. Рядом с праздником всегда много полицейских машин.

– Давай свернем и спрячемся.

– Да зачем? Дорога же не перекрыта. Просто стоят на обочине. Авария, скорее всего.

– И поэтому толпа народа? Сворачивай в лес, пожалуйста, Лёнич. Давай спрячемся.

– У тебя паранойя?

– У меня паранойя только у трезвого. Если я чего-то боюсь, значит, это на самом деле страшно. А сейчас я очень боюсь. Сворачивай в лес, пока не поздно.

– Слушай, ну не смешно уже. Я устал и хочу домой.

– Ты видишь? Видишь?

– Да. Что там происходит?

– Давай мы узнаем об этом потом.

– А куда тут сворачивать?!

– Разворачивайся!

– Права отберут.

– Ну ты видишь, что полиция сейчас занята?

– Ладно. Спрячемся в лесу. Может, новости скоро будут.

– Как ты собрался среди всех последних новостей найти новость об этом? Она затеряется.

– Мы тоже затерялись. Сейчас, может быть, это и к лучшему.

– Кажется, ты начинаешь что-то понимать.

– Кроме одного: что это за туман? Он рассеялся на пять минут, как будто специально, чтобы мы увидели это. А сейчас опять затягивает.

– Разъяснило.

– Чего?

– Когда туман рассеивается или гроза проходит, у нас говорят «разъя́снивает». Но сейчас еще рано так говорить.

– У этого всего должно быть какое-то объяснение.

– Ты так говоришь, как будто у всего остального, что сейчас происходит, есть какое-то объяснение.

– Сейчас встанем в лесок, успокоимся и подумаем.

– А что тут думать. В Москву нам сейчас не надо. Хотя мы туда и не можем.

– Ты можешь хоть что-нибудь объяснить?

– А ты?

– Я же не ты, со мной раньше не происходило того, чего не может происходить…

– Это ты со мной связался потому что. Я Соне тоже постоянно так говорю. С теми, кто связывается со мной, начинает происходить то, чего не может происходить.

– Я уже понял… Ты не боишься за нее?