Непонятый «Евгений Онегин»

Итак, финал «Евгения Онегина» носит последовательно декабристский характер. Пушкин сделал несколько шагов к ограничению замысла, первоначально включавшего непосредственную картину движения. Этот вариант отклонен именно на стадии доработки замысла. В процессе работы над завершением романа Пушкин создал открыто декабристский финал — уже не в форме включения в сюжет картины движения, но в форме авторской оценки выдающегося события современной поэту истории: следы этой работы зафиксированы в дошедшей до нас криптограмме (или ее части). Дальнейшее зависело от обстоятельств и обстановки. Пушкин надеялся на смягчение политического климата, на амнистию каторжникам. Он питал иллюзии в отношении царя — и был трезвым мыслителем, не позволял иллюзиям восторжествовать над реальным восприятием людей и фактов. Отсюда колебания в выборе финала. Пушкин предусматривал даже возможность двойной концовки — для печати и не для печати. В этом он, поэт-мудрец, даже не ошибся в сути, хотя и не угадал деталей: обстановка оказалась более суровой; «не для печати» стала «совсем готовая в печать» глава «Странствие». Все-таки это лишь факты творческой истории романа, не больше. Художник сделал выбор, отказался от варианта «не для печати» — и дал читателю законченный текст произведения. Он выполнен не без оглядки на цензуру, но поэт сделал не только все возможное, но даже и невозможное, чтобы игнорировать цензуру, чтобы суметь обойти «удельную» цензуру. Если бы Пушкина не удовлетворял этот вариант, он не спешил бы с публикацией концовки: «Годунова» он предпочел четыре года держать под спудом, ожидая лучших времен (или удобной ситуации), но не стал переделывать текст в неприемлемом для себя духе. «Медного всадника» Пушкин очень хотел видеть напечатанным и даже взялся за переделку рукописи по царским замечаниям, но оставил эту работу, почувствовав, что наносит поэме ущерб чрезмерный. Если бы Пушкина не удовлетворял (не вполне бы удовлетворял) итоговый вариант концовки «Онегина», он сумел бы оставить иной, «не для печати», — для опубликования в другие времена. Такая возможность обдумывалась поэтом, но была им отклонена. Пушкин был художником и законы искусства ставил выше посторонних соображений. Завершенный роман в стихах, любимое детище поэта, вполне соответствует и убеждениям, и художественному вкусу Пушкина.

В окончательном, печатном тексте, который поэт сумел опубликовать в обход «удельной» цензуры, декабристская тема все-таки сохранена — в принципиально важном звене автопортрета и в отдельном прощании с друзьями-декабристами. Несколько фрагментов: строфа III, полторы строки в IV строфе, заключительная строфа восьмой главы… Еще — намеки эпиграфа к шестой главе и 17-го примечания, некоторые другие, менее явные и броские ассоциации. Совсем немногое в сравнении с задуманным и отчасти даже написанным. И все-таки дело в принципе. Зафиксированы три этапа, вся история отношений Пушкина к декабристам. Без скупых декабристских строк концовка «Онегина» выглядела бы совершенно иначе. Наличие их означает реализацию начального замысла финала в полном объеме — пусть с неизбежными потерями, пусть не в том виде, чем предполагалось и даже пробовалось. Пушкин сумел провести в печать то, что объективно было не для печати. Опубликование в подцензурной печати, под пристальным контролем III Отделения объективно нецензурных фрагментов — гражданский подвиг поэта.

Третий этап духовного обновления героя

Как видим, судьба героя — не единственный способ воплощения общественно-политической проблемы. В сюжете декабристской темы нет — и все-таки Пушкин нашел возможность реализовать ее в печатном тексте романа. Но и проблема, как судьба заглавного героя романа связана с крупнейшими событиями истории, существует и поэтому должна быть осмыслена.

Между прочим, и Пушкин (не только его исследователи) попал в затруднительное положение, когда сделал временную подвижку в произведении с открытым временем. По первому замыслу поэта жизнь Онегина никак не проецировалась на события реальной истории. Именно поэтому вначале и нет никаких отсылок к Отечественной войне: для понимания героя они не имели бы значения. В контексте первой главы герой просто молод, возраст его указан точно: «Всё украшало кабинет / Философа в осьмнадцать лет». Онегин не мог бы участвовать в войне по малолетству; но никакой возраст не препятствовал, чтобы историческое событие формировало личность; воспитанный на преданиях об Отечественной войне Герцен был ее ровесником, воспевший героев Бородина (и поставивший их в укор новому поколению) Лермонтов был двумя годами моложе события. Но этой темы нет в начальных главах романа Пушкина, потому что герой был задуман не как общественный человек, но только как психологический тип, и герою с преждевременной старостью души было как-то безразлично, какое время на дворе.