Непонятый «Евгений Онегин»

«…Чувствуется, что эти люди прежде всего — не друзья правительства и представляют — один вдохновенно, другой скептически — протест против существующего правительственного порядка вещей»[208]. Герцен назвал декабристом только Чацкого: русская литература перед типом декабриста оказалась в долгу — по сложившимся обстоятельствам: вначале декабристы действовали тайно, а потом сама тема попала под строжайший запрет. Точнее ситуацию оценил Огарев. Исследователь так определяет его позицию: «Образ действий Чацкого он связывает не с тактическими установками тех или иных декабристских организаций, а с „энтузиастическим“ мироощущением большинства лучших русских людей всего того этапа жизни, когда назревало первое революционное выступление против самодержавия»[209]. То же можно сказать и о пушкинских героях.

Сложнее ответить на вторую часть вопроса. Очень уж он русский барин, Онегин. «…Труд упорный / Ему был тошен…» Он может зевать целый день, испытывая от этого некоторые неудобства, но не испытывая страданий. Есть у него и такая психологическая особенность: «необузданные страсти» сжигают его изнутри, внешне Онегин малоактивен. От апатичного и вялого Онегина трудно ждать решительных действий.

И все-таки дальнейшая судьба Онегина представляется не безусловной, а именно обусловленной. Перед конечными точками есть еще промежуточные, и от выбора промежуточных зависит тот или иной результат. Путь обновления характера тем более не заказан Онегину, поскольку мы порою и на страницах романа видим героя весьма жизнедеятельным. Даже в светской жизни он бывал стремителен, хотя эта стремительность и автоматизирована: «К Talon помчался», «Онегин полетел к театру», сравнительно медленно «домой одеться едет он», зато на бал снова скачет «стремглав в ямской карете». «Швейцара мимо он стрелой / Взлетел по мраморным ступеням…» Наконец, вяло, полусонный, «в постелю с бала едет он».

Как оживает, наполняется энергией поведение Онегина, когда он обретает цель! Каким разным показан Онегин в пределах одной строфы:

Онегин вновь часы считает,
Вновь не дождется дню конца.
Но десять бьет; он выезжает,
Он полетел, он у крыльца,
Он с трепетом к княгине входит;
Татьяну он одну находит,
И вместе несколько минут
Они сидят. Слова нейдут
Из уст Онегина. Угрюмый,
Неловкий, он едва, едва
Ей отвечает. Голова
Его полна упрямой думой.

Состояние Онегина здесь великолепно передано самим ритмическим движением строфы. Замедленное первое двустишие. Затем стремительность; энергия подчеркнута лаконизмом фраз: только повторяющееся местоимение-подлежащее — и глагол действия (потом даже и с пропуском его): он выезжает — он полетел — он у крыльца. Потом снова с замедлением: «Он с трепетом к княгине входит…» И — резкий слом ритма. Обилие переносов затрудняет речь и гармонирует с драматизмом содержания строфы. Этот угрюмый и неловкий Онегин разительно отличается от гения в науке страсти нежной. А с каким упорством, темпераментом, страстью он преследует Татьяну! Вот строки из строфы беловой рукописи, опущенной в печатном тексте: «За ней он гонится, как тень. / Куда его девалась лень». Поведение Онегина весьма различно в зависимости от того, видит он перед собой цель или она отсутствует.

Эту психологическую особенность Онегина (только по двум главам!) почувствовал Веневитинов: «…Для такого характера все решают обстоятельства. Если они пробудят в Онегине сильные чувства, мы не удивимся: он способен быть минутным энтузиастом и повиноваться порывам души. Если жизнь его будет без приключения, он проживет спокойно, рассуждая умно, а действуя лениво»[210].

Есть необходимость различать темперамент, натуру — и состояние Онегина, увлеченность, настроение. Приступая к изображению последнего испытания героя, поэт ставит вопрос:

«Что шевельнулось в глубине / Души холодной и ленивой?» Что и говорить, замечание важное: душа Онегина — «холодная и ленивая»! Но в ней может что-то «шевельнуться» — и герой становится иным! Взлеты и падения в судьбе Онегина связаны прежде всего с внешними обстоятельствами и вызваны ими, но они необходимо опираются на психологические особенности личности. Деятельность и праздность, чередуясь, свойственны Онегину. Но первое функционально, а второе фундаментально. Из этого — не в пользу героя — соотношения можно вывести некоторое следствие. Противоречия натуры Онегина чреваты драматическим результатом: он остается пассивным в тот момент, когда обстоятельства требуют действия. Но осознавать такое состояние героя доведенным до обреченности нет оснований.