Непонятый «Евгений Онегин»

Видимо, условие — обретет ли Онегин цель высокую, гражданскую или она окажется недосягаемой для него — и станет решающим на гипотетическом этапе духовной эволюции героя. Но этот важнейший вопрос навсегда оставлен открытым. Утвердительный ответ не исключается, но не гарантируется. Что из того? Сама возможность поставить данный вопрос — задача увлекательная, рождающая чувство признательности поэту за его великолепное понимание души человеческой и умение легким штрихом обозначить «бездну пространства» этой души.

Есть ли надобность задаваться вопросом: «Что сталось с Онегиным потом?»

Мы вышли на интересную проблему, которая имеет набор конкретных толкований, но нуждается и в принципиальном решении: надо или не надо таковую проблему ставить? Категорично как о факте, но неодобрительно высказывался Ю. М. Лотман: «…Вся история читательского (и исследовательского) осмысления произведения Пушкина, в значительной мере, сводится к додумыванию „конца“ романа. Без этого наше воображение просто не в силах примириться с романом»[211]. Вполне закономерным воспринимает такой подход С. Г. Бочаров: «Произведение, до наших дней „завершаемое“ активностью читателей, это „Евгений Онегин“»[212]. Исследователь уточняет: «Несомненно, не внешняя незавершенность „Онегина“, которой нет, а внутренняя его структура провоцирует на эту работу воображения» (с. 19).

В советские годы роман «дописывали» особенно старательно, поскольку это давало возможность подключить декабристскую тему (с опорой на не реализованное). Ныне с не меньшим старанием эту тему обходят. В. С. Непомнящий, увы, руководствуется двойной бухгалтерией. Фразу поэта из предисловия к первой главе о том, что «большое стихотворение», «вероятно, не будет окончено», исследователь считает «достаточным основанием для того, чтобы исключить из научного рассмотрения домыслы относительно того, „как должен был окончиться роман“, о дальнейшей судьбе героя и пр.»[213]. Но это — категорический заслон для постановки декабристской темы. Зато исследователь ничуть не избегает предположений, которые его по смыслу устраивают; он даже считает обязательным заполнять «пустоты», которые якобы специально для этого оставляет поэт. В. С. Непомнящий в частности проецирует на Онегина, без какой-либо альтернативы, то, что поэт представлял как «обыкновенный» вариант гипотетического пути Ленского: «То, что в шестой главе сказано о мертвом Ленском, — „А может быть и то: поэта Обыкновенный ждал удел… Пил, ел, скучал, толстел, хирел…“ — ведь все это можно отнести к живому Онегину.

У него „обыкновенный удел“ — пить, есть, скучать, хиреть в хандре, ждать смерти — и самому сеять смерть: ведь это не безобидный онегинский дядя, это — кипящая „в действии пустом“ и склонная выплескиваться через край „великая праздная сила“, если говорить словами Достоевского…» (с. 159–160). Безрадостная перспектива. Но исследователь игнорирует, во-первых, пушкинское отношение к Онегину как к приятелю, во-вторых, пушкинское же изображение двух персонажей как людей контрастных, фактически антиподов (в силу чего Онегин просто психологически не мог копировать Ленского). Опять же пошловатый тон в изображении смерти вполне уместен в сатирическом умозрительном рассуждении, но совершенно не приемлем в применении к «живому» персонажу (который отнюдь не одних насмешек заслуживает).

В жизни (= в сюжете) дело может решить подвернувшийся случай, а случай невозможно предусмотреть. По этой причине анализ вариантов оказывается важнее предстоящего выбора. На мой взгляд, в решении этой проблемы на первый план выходит оценка альтернатив.

Именно альтернативно в будущее Онегина пытался заглянуть еще Белинский: «Что сталось с Онегиным потом? Воскресила ли его страсть для нового, более сообразного с человеческим достоинством страдания? Или убила она все силы души его, и безотрадная тоска его обратилась в мертвую, холодную апатию?» Это замечательно точная постановка проблемы, но есть возможность заменить подцензурные намеки критика прямой характеристикой, а также задействовать понятие, появившееся позже: «воскресший» духовно Онегин — это декабрист, убитый безотрадной тоской Онегин — «лишний человек». Белинский внешне отказался отвечать на свои вопросы, но фактически сделал вполне внятный выбор: «Не знаем, да и на что нам знать это, когда мы знаем, что силы этой богатой натуры остались без приложения, жизнь без смысла, а роман без конца? Довольно и этого знать, чтоб не захотелось больше ничего знать…» (VII, 469).