Непонятый «Евгений Онегин»

Когда поэт обращается к «дорисовке» героя, он после долгого отсутствия в свете приводит его на светский раут. Следует серия предположений — ответов на вопрос: «Чем ныне явится?» Перечень странный. Суждения об Онегине в основном недоброжелательные, потому и зачеркнуты встречным авторским вопросом: «Зачем же так неблагосклонно / Вы отзываетесь о нем?» Но в перечень включены и определения (патриот, Гарольд), которые ранее встречались в авторской речи. Развернутое пушкинское заступничество за героя заканчивается утверждением:

Предметом став суждений шумных,
Несносно (согласитесь в том)
Среди людей благоразумных
Прослыть притворным чудаком,
Или печальным сумасбродом
Иль сатаническим уродом,
Иль даже Демоном моим.

«Среди людей благоразумных» (!) Онегину тоже предлагается быть таковым. Трудно прогнозировать грядущую судьбу героя, но с полной уверенностью можно исключить вариант этакого благоразумия.

Из негативного перечня повторены (типологически) и даже усилены самые терпкие определения, причем обрушена вся адская субординация: после подобия Сатаны (это вроде бы низшая точка падения) — с неожиданным усилением «даже Демоном моим». Опять в чужие голоса внезапно врывается личное, выстраданное признание: где ж ему еще и быть, как не в завершении перечня (в такой логике понятно и усиление, на первый взгляд странное).

Попробуем понять особенности перечня, когда чужое вбирает исповедально пронзительное личное. Начнем с художественного компонента. Ряд исследователей (В. В. Набоков, М. Л. Нольман, особенно тщательно Ю. Н. Чумаков) отметили художественную закругленность романа в стихах, когда в финале повествования (а завершают роман «Отрывки из путешествия Онегина») перекидывается эмоциональный мостик к его началу, к Кишиневу и Одессе, к Черному морю. Но адекватно важен и содержательный компонент. Начальный портрет Онегина вбирает в себя преждевременную старость души, состояние, ведомое Пушкину изнутри. Разочарования путешествия в финале (композиционно даже после основного текста) отбрасывают героя к ситуации «Демона», манифеста Пушкина периода начала работы над романом. Отсылку к «Демону» в «дорисовке» Онегина отметил Н. М. Фортунатов: «Быть в таком состоянии — значит нести тяжкий крест душевной депрессии, разрушающей личность»[217]. В заметке «О стихотворении „Демон“» Пушкин посчитал закономерным, что «мало-помалу вечные противуречия существенности» рождают в человеке сомнения.

Положение героя тяжелее тяжелого. «Притворный чудак» — это несправедливое чужое мнение, но оно существует и потому автором упоминается: оно добавляет горечи самосознанию героя. Мой Демон — это авторская оценка. У героя нет никакого желания быть таковым, но это реальность, результат давления жизни.

Надо полагать, выход из типовой ситуации кризиса индивидуален, зависит от крепости характера. В свое время Пушкин преодолел искушения Демона. У Онегина меньше шансов выстоять перед агрессией искусителя (у него сейчас нет опоры). Но этот вопрос остается открытым: как измерить неявленный потенциал души?

Не поддадимся соблазну злорадствовать над героем, против которого обернулись все обстоятельства. Напротив, будем благодарны ему: именно такой герой помог поэту разглядеть очень важное жизненное явление и художественно его воплотить.

На календаре героев еще преддекабрьское время, но Пушкин дорисовывает Онегина уже в конце 20-х — начале 30-х годов. Задним числом поэт резче расставляет акценты, показывая общественное равнодушие как косность, противостоящую энтузиазму горстки благородных людей, вознамерившихся преобразовать Россию. Но это не анахронизм; совсем ни к чему ломать онегинский календарь, чтобы увидеть в герое тип, более четко проявленный после 14 декабря.