Читаем Непонимание (СИ) полностью

Я сижу за письменным столом Тома уже три с лишним часа, разгадал уже все головоломки в комиксе про Человека-Паука, найденном в столе. За это бесцельно потраченное время Билл успел провести ревизию гардероба Каулитца, с радостным визгом потискать собаку, на пару они пролистали все журналы о компьютерных играх и автомобилях, то и дело вскрикивая: «Вот такую тачку я себе хочу!», затем Том долго бренчал на гитаре, подбирая мелодии к заунывным текстам Билла, кстати, поет он просто ужасно, более скудных вокальных данных я еще не слышал. Переделав массу глупых и бесполезных дел, они завалились на кровать и уже полчаса лежат, вполголоса неся полную ахинею. Не понимаю, как может быть интересной и познавательной беседа о том, сколько котов убежало от Билла, чем занимается на репетициях отчим Тома, и какие занавески лучше бы гармонировали с обоями в этой комнате.

Притихли вроде. Оборачиваюсь в надежде предложить сменить обстановку и способ времяпрепровождения… Фу! Быстро отворачиваюсь обратно. И не стыдно им, прямо при мне?! Бл*, как неприятно-то! Будто в замочную скважину подглядел. Бе, прямо дрожь по позвоночнику…

- Томми, я хочу посмотреть на картины твоей мамы.

- Пойдем. Густ, идешь с нами?

- Ага, - пискнул я и, вскочив, вышел первым, чтобы не глядеть в их бесстыжие глаза.

Мастерская матери Тома располагалась в подвале дома, что странно, учитывая потребность художников в свете и тепле. Однако, спустившись по узкой и крутой лестнице вниз, я увидел, что подвал был хорошо оборудован для работы, к потолку было прикручено множество ламп, а вдоль стен протянуты батареи. Везде стояли мольберты с натянутыми холстами, большинство из которых было уже безнадежно испорчено невнятным художеством фрау Каулитц.

Симона, сколько я ее помню, всегда считала себя невероятно одаренным художником, мастером от Бога, гением живописи… И проводила в подвале сутки напролет, изредка отвлекаясь на приемы пищи и физиологические нужды, так что ведение домашнего хозяйства и воспитание единственного сына лежало на плечах Гордона, который появлялся дома ближе к ночи, а то и не появлялся вовсе, если в каком-нибудь захудалом клубе его группе разрешали выйти на сцену. Том рос, как сорняк, и единственной сдерживающей и направляющей на путь истинный силой для него была моя семья и, в частности, я. Но, к сожалению, и наше влияние не безгранично, поэтому с грустью приходится констатировать факт, что Маугли, выращенные волками и собаками, воспитаны куда лучше, чем Каулитц, хотя я и прилагал все усилия. Моя мать говорила, что появление постоянной подруги окажет на Тома благоприятное воздействие. Бедная моя родительница, как обманулись ее скромные ожидания!

- Надо же, никогда не видел такого оригинального решения, - прервал мои мысли голос Билла, тыкающего в одно полотно. Я скептично хмыкнул, разглядывая голубые и золотые квадратики на розовом фоне.

- Эта картина называется «Спасение мира», - пояснила подошедшая Симона. – Голубые и золотые квадраты – это дети-индиго, которые присланы в наш мир, чтобы спасти его. Голубые – это те дети, сила которых еще находится в стадии развития, и они еще только набираются опыта. А золотые – это уже мастера, настоящие ангелы, которые способны на великие свершения. А розовый фон означает край неба, с которого они придут нам всем помочь в самый страшный час…

Я подавил в себе хрюк и выразительно посмотрел на стоящего за спиной матери Тома, тоже давящегося смехом и крутящего пальцем у виска. При всей своей любви к матери он считал ее не от мира сего и имел на это полное право.

- Как интересно… - Протянул Билл, единственный слушавший Симону с открытым ртом. Похоже, они спелись. – Пожалуйста, покажите еще что-нибудь.

- С удовольствием. – Симона явно наслаждалась таким вниманием. – Вот эта картина называется «Танец русалок». Прекрасные подводные жительницы устроили на дне свои игры и взбаламутили хвостами песок и ил, поднявшийся к поверхности реки. Они сделали это для того, чтобы человеческий глаз не смог увидеть их, но если приглядеться…

- Да, я вижу чей-то зелененький хвостик! – Билл часто закивал головой, наклонившись над полотном, изображающим зелено-сине-желтое каля-маля.

Фрау Каулитц подвела «ценителя живописи» к страшной черной физиономии с глазами, смотрящими в разные стороны.

- О, это, наверное, чей-то портрет!

- Нет, это лицо Судьбы! Одним глазом она смотрит в прошлое, другим – в будущее. А что делается посередине, в настоящем, она не видит. Позволяя тем самым на определенном промежутке времени человеку самому кроить свою жизнь.

Мы с Томом переглянулись и одновременно зажали рты ладонями, чтобы не засмеяться в голос.

- О-о-о… - Билл был похож на вытащенную из воды рыбу, с такими же выпученными глазами и ловящим воздух ртом. – Это… потрясающе! Сколько мудрости, сколько шикарных находок, сколько глубинного смысла! Ваши шедевры, должно быть, отрывают с руками!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кошачья голова
Кошачья голова

Новая книга Татьяны Мастрюковой — призера литературного конкурса «Новая книга», а также победителя I сезона литературной премии в сфере электронных и аудиокниг «Электронная буква» платформы «ЛитРес» в номинации «Крупная проза».Кого мы заклинаем, приговаривая знакомое с детства «Икота, икота, перейди на Федота»? Егор никогда об этом не задумывался, пока в его старшую сестру Алину не вселилась… икота. Как вселилась? А вы спросите у дохлой кошки на помойке — ей об этом кое-что известно. Ну а сестра теперь в любой момент может стать чужой и страшной, заглянуть в твои мысли и наслать тридцать три несчастья. Как же изгнать из Алины жуткую сущность? Егор, Алина и их мама отправляются к знахарке в деревню Никоноровку. Пока Алина избавляется от икотки, Егору и баек понарасскажут, и с местной нечистью познакомят… Только успевай делать ноги. Да поменьше оглядывайся назад, а то ведь догонят!

Татьяна Мастрюкова , Татьяна Олеговна Мастрюкова

Фантастика / Прочее / Мистика / Ужасы и мистика / Подростковая литература
Смерть сердца
Смерть сердца

«Смерть сердца» – история юной любви и предательства невинности – самая известная книга Элизабет Боуэн. Осиротевшая шестнадцатилетняя Порция, приехав в Лондон, оказывается в странном мире невысказанных слов, ускользающих взглядов, в атмосфере одновременно утонченно-элегантной и смертельно душной. Воплощение невинности, Порция невольно становится той силой, которой суждено процарапать лакированную поверхность идеальной светской жизни, показать, что под сияющим фасадом скрываются обычные люди, тоскующие и слабые. Элизабет Боуэн, классик британской литературы, участница знаменитого литературного кружка «Блумсбери», ближайшая подруга Вирджинии Вулф, стала связующим звеном между модернизмом начала века и психологической изощренностью второй его половины. В ее книгах острое чувство юмора соединяется с погружением в глубины человеческих мотивов и желаний. Роман «Смерть сердца» входит в список 100 самых важных британских романов в истории английской литературы.

Элизабет Боуэн

Классическая проза ХX века / Прочее / Зарубежная классика