Непонимание (СИ)

- Ну… - Замялась Симона. – Вообще-то мало кто может оценить мой талант по достоинству. Меня пока что не признают, как художника, и используют мои способности в совершенно иных, обыденных целях. Это весьма досадно, но… я верю, что однажды добьюсь успеха и признания.

- Это обязательно произойдет! А кем вы сейчас работаете?

- Я не работаю. Раньше работала на фабрике… рисовала эскизы узоров для обоев. Но недавно уволилась, не могу больше растрачивать свой дар впустую.

Билл понимающе покачал головой, а затем хлопнул в ладоши.

- А дайте свои эскизы мне! Моя мама дизайнер, я покажу ей ваши узоры, и она наверняка использует их в декорировании вещей! Как вам такое предложение? Вы станете известной, мама укажет ваше имя в создателях коллекции!

Симона поломалась для виды буквально полсекунды, а затем проворно вытащила толстую папку с бумагами и сунула ее Биллу в руки. Оба сияли, как свежевкрученные лампочки.

- Кажется, я понравился твоей маме, - похвастался Билл, когда мы вылезли из подвала. На кухне, насвистывая себе под нос, мыл посуду Гордон.

- Это точно. Ты единственный, кроме нее самой, кто был в восторге от ее работ, - захихикал Том.

- Но они, правда, очень милые! У твоей мамы такое детское восприятие мира! Она видит и чувствует его как ребенок и рисует так же. Я уже насмотрелся у своей матери всяких «изысканных» и «модных» финтифлюшек, что работы твоей мамы кажутся просто гениальными.

Том не ответил, задумчиво теребя подол майки. Его отчим подошел и приобнял за плечи пасынка и Билла.

- Том просто всю жизнь был слишком привязан к земле и никогда не поднимал головы, чтобы посмотреть вверх, на небо, откуда и валятся такие люди, как его мать. Меня изрядно побила жизнь, прежде чем я ее встретил, а теперь я счастлив, ведь мне есть о ком заботиться, есть за кого ухватиться, если станет совсем трудно дышать. Симона странная, но я люблю ее, а остальное не имеет значения. И я рад, что у моего сына появился такой человек.

Мне захотелось побыстрее уйти, чтобы не видеть счастливой улыбки Билла и не знающего куда себя деть от смущения Тома, ковыряющего пол носком ботинка.

Провожая Билла, мы шли в полной тишине, в голове вместо слов вертелись какие-то глупости, озвучивать которые было бы просто ударом по моему самолюбию. А когда мы дошли до остановки, Билл вдруг расплакался, размазывая по щекам серые от туши слезы, и жался к Тому, повторяя:

- Не хочу уезжать.

«Ответный визит» в комнату Билла откладывался несколько дней. В школе Том без конца уговаривал Билла поскорее пригласить его в гости, иначе «так будет нечестно». А дома – уже ездил по ушам мне, жалуясь на несговорчивость «подружки». Он, видите ли, звонит ему каждый день, просит, а Билл все отказывает и отказывает, не готов он к приему дорогих гостей. Не понимаю, Тому, что, медом в квартире Билла намазано? Стремится туда, как на Берлинский кинофестиваль.

Наконец, добро дано, и мы едем в Магдебург. Каулитц радостно трещит, шелестя пакетом, в котором завернута коробка шоколадных конфет, а меня тянет чихать от удушающей густоты парфюма, что он на себя вылил. Когда мы приехали, я вылетел из автобуса, как никогда счастливый от возможности глотнуть свежего воздуха.

- О, Густ, гляди! – Говорит Том на подходе к дому Билла. Поворачиваю голову туда, куда он указывает. На стоянке с мусорными контейнерами грузной кучей стоят пакеты с хламом, наподобие тех, что мы выволакивали из комнаты Тома. – Кто-то тоже решил прибраться в квартире!

- Радуйся, значит, где-то неподалеку живет близкая тебе по духу свинья.

Том ржет, и мы входим в подъезд.

- Привет-привет! Что-то вы рановато, - щебечет Билл, открывая дверь.

- Да просто Том, как только узнал, что едем, подорвался, как ненормальный. Он вообще с утра ехать хотел.

- Неправда! Я просто соскучился по своему Биби.

- О, Томми! Я тоже скучал, очень-очень! – Билл чмокает Каулитца в щеку. Ужасаюсь от мысли, что сейчас он поцелует и меня, но, к счастью, конфеты интересуют хозяина гораздо больше. – Идите в мою комнату, вторая дверь налево.

- А ты?

- Я сейчас, только чайник поставлю. Кстати, какой чай будете – зеленый, белый или каркадэ? Может, цветочный какой?

- А что, нормального черного нет? – Спрашиваю я.

- Нет… Мама говорит, что черный чай плохо влияет на нервную систему, а зеленый чай хорошо выводит шлаки.

- Как? Шланги? – Переспросил Том, не отрывая взгляда от матерчатого панно в виде обнаженной женщины, висящего на стене.

- Нет у меня шлаков, - буркнул я, предчувствуя, что придется пить кислый горячий компот из цветочков. - А кофе есть хотя бы?

- Кофе есть. Хорошо, сделаю кофе. А что принести к нему? У нас есть пряники, мармелад, печенье…

- Биби, захвати все! Я буду все. А вот Густу ничего не надо, он у нас и так пухлый.

- Я не пухлый!

- Все, я пошел! – Билл скрылся на кухне, а меня за рукав протащили через весь коридор.

- Вот она, заветная дверь! – Торжественным шепотом произнес Том и толкнул наклеенного Мерлина Менсона. Дверь открылась с прямо-таки театральным скрипом.