Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие

Но когда небо разорвал пришедший с севера чудовищный рокот, она, так же как и я, поняла, что в мире происходит что-то куда более значимое, чем наша маленькая драма.

Не прошло и года с их свадьбы, как Берил меня возненавидела. Я знала об этом, и не могу сказать, что не заслужила этой ненависти. Поделать с ней я уже ничего не могла. И только поэтому не осталась с ними. Это время принадлежало им. Я и так уже достаточно им мешала.

А их сынишка, мой племянник, Риз? Он до сих пор стоял поодаль, застыв на пороге крыльца. Я сказала бы, что он наблюдал, вот только никто и никогда не мог сказать, что именно он видит, устремляя свой бесконечный взгляд в такую даль, что ее не могли одолеть ни его родители, ни кто-либо еще.

Но мне показалось, что он улыбается.

Я ни разу не видела, чтобы бедняжка улыбался.

* * *

В месте, лишенном звуков и образов, он знал прикосновения.

В месте, где царил холод, он знал тепло.

В месте, где царил хаос, он знал покой.

В месте сухом и бесплодном он знал влагу слез.

Все рушилось, основа расшаталась.

И наконец он познал, во всех его невыразимых формах, ничто.

* * *

Мне пришлось бросить машину на извилистой дороге больше чем за милю до того места, куда я хотела попасть, потому что до меня точно так же сделали уже очень многие. Под лунным светом я лавировала среди замерзшей реки машин, и чем больше их оставалось позади, тем сильнее меня терзали вопросы: откуда взялись все эти люди, насколько далекий путь им пришлось преодолеть и как они об этом узнали?

Так же, видимо, как и тот мужчина в автобусе, который пустился в путь, потому что это был единственный поступок, казавшийся ему верным, а в остальном он мог разобраться по пути.

Так же, как и те люди, что потоком двигались на запад сквозь Денвер по неведомому маршруту, пока не осознали, что он завершен.

Так же, как и Бьянка. Которая наконец-то научилась доверять странностям своей души.

В свете фар подъезжающих сзади машин я догнала отстающих — медленно шедших людей, которые, должно быть, ждали этого десятилетиями, так и не примирившись с тем, что делало их непохожими на остальных, а может быть, и вовсе не зная об этом. Похоже, никто не был рад, что пришел сюда, но и не тосковал из-за этого. Облегчение — вот что ощущалось в морозном горном воздухе. Нарастающий прилив облегчения.

Я узнавала их с первого взгляда; я могла бы узнать их и с закрытыми глазами. Я могла бы узнать их, вообще не имея глаз. Я ощущала их сердцем и щекой. Их собралось так много, так много в одном месте, что они ударяли в меня, как волна давления. Если бы я ненавидела их так, как от меня этого ждали, я бы, наверное, спеклась и начала бегать кругами, как собака, которая не знает, за какой белкой погнаться в первую очередь.

Но мои желания были простыми и становились все проще. И они исполнились.

— Вон она. Вон тетушка Дафна.

Видите? Вот и все, что я хотела услышать.

Они ждали у Часовни на камне. Когда я обняла Бьянку, а потом Сороку, мне показалось, что с тех пор, как я в последний раз видела их, прошло намного больше, чем один день и один вечер. С тех пор минули целые этапы моей жизни.

— На тебе до сих пор мой кардиган. — Бьянка, да снизойдет на нее любовь Божья, похоже, была по-настоящему удивлена.

— Мне неохота было паковать свои вещи. Никто не любит переезды.

Даже теперь она беспокоилась за кого угодно, кроме себя.

— На нем кровь. И много.

— Она не моя, — успела сказать я, прежде чем внутри у меня рухнула какая-то стена, и наружу выплеснулся минутный поток рыданий.

Бьянка снова обняла меня, на этот раз медленнее — грандиозные объятия, полные веры в то, что они могут исправить любую случившуюся со мной беду.

— Прости, — сказала она. — Не позволяй этому тебя огорчить. Скоро все это будет неважно. Ничто уже не будет важно.

Я посмотрела на Сороку; ее маленькое личико было серьезным, встревоженным и напуганным видом пятен на мамином кардигане. Молодчина, Дафна; нужно было раньше вывернуть его наизнанку. Когда я это сделала — видишь, их больше нет, — это помогло, и она уже не выглядела такой напряженной. С глаз долой — из сердца вон. Но она все равно понимала, что происходит что-то важное.

— Хочешь прокатиться на плечах?

Как будто я сама не знала ответ. Я посадила ее на себя, и мы втроем вошли в бор. Я побывала здесь уже столько раз, что находила дорогу даже ночью, когда сосны мешали луне освещать нам путь. По обе стороны мы слышали шорох ног других людей — они явно не все бывали здесь раньше, но их шаги звучали так же уверенно.

Теперь я и сама чувствовала притяжение, хотя мне оно только щекотало и дергало щеку.