— Тебе разве не пора спать? — спросил я. Половина одиннадцатого вообще-то. Джори! Вдруг его имя выплыло.
— Кто это нахер?
Надо предупредить Рейчел, как выражается ее ребенок, подумал я, а потом сообразил: да я же говорю с отцом этого ребенка! Он вернулся? Помирился с Рейчел? Эта мысль вызвала у меня глубокое мелодраматическое чувство утраты, как и утрата Мег Квигли.
— Кэл? — переспросил я. — Хэнк Деверо. Извините за беспокойство. Кафедральные дела, — добавил я, заметая следы.
Молчание. Потом где-то в стороне открылась дверь. Тот же мальчишеский голос, приглушенный расстоянием, но вполне отчетливый, прокричал:
— Эй! К телефону! Твой фан-клуб!
Снова тишина, затянувшаяся. Потом недоверчивый голос Рейчел в трубке:
— Алло?
— Рейчел, — обратился я к жене этого урода. — Свинство, что я звоню так поздно. Передайте мои извинения Кэлу.
— Нет, все в порядке? Я принимала ванну?
На миг меня посетило яркое видение — и тут же было изгнано: открылась дверь в мужскую уборную, и вновь обдало вонью застоявшейся мочи.
— Вот что, — сказал я, — возьмите завтра выходной.
— Завтра?
— Да. Выходной.
— Почему?
— У меня предчувствие: день будет скверный.
— Я не могу себе это позволить?
— Я все устрою, день оплатят, — заверил я. — Посмотрите новости в одиннадцать.
Я объяснил, какой канал.
— Хорошо? — с искренним испугом отозвалась она. По правде говоря, больше я никого не знаю, кто бы все время пребывал в таком страхе, как Рейчел.
— Скажите Кэлу, я прошу прощения за поздний звонок.
— Хорошо?
И тут до меня дошло.
— Вы снова вместе? Не мое дело, разумеется, но…
— Нет?
— Отлично. Тогда скажите, чтобы он шел нахер. Скажите ему, он мне не нравится, очень не нравится.
Исчерпав женщин, в которых я мог быть влюблен, я наведался в туалет. Стоял перед длинным общим писсуаром, в руке вялый член, из которого болезненно капала горячая моча. На досуге я мог обдумать фундаментальную несправедливость жизни. Стоило мне всего лишь теоретически представить возможность измены, самого вопиющего из грехов моего отца, и меня поразил отцовский недуг. На протяжении почти всей своей взрослой жизни я рассматривал его битвы с почечными камнями как проявление кармической справедливости. Идеальный приговор мужчине, который не умеет держать член в штанах, сперму в члене. Однако теперь я понимал, что эта логика, примененная к моим собственным проблемам, подводит меня к выводу, который я вовсе не хочу делать. Неужто склониться перед странным новозаветным речением, будто помыслить грех уже значит совершить его? Неужто я ничем не отличаюсь от моего отца, раз я думаю о том, что он осуществляет на деле? Омерзительная, извращенная философия, без всякой надобности усложняющая наш мир. Против такого сумасбродства и выступал Уильям Оккам, еретик поневоле. Нет. Простота и справедливость запрещают нам смешивать мысль и дело.
И все же мысль не вовсе ничтожна. Я вспомнил, как Рейчел с той же вопросительной интонацией пожелала мне доброй ночи. Разумеется, это может означать всего лишь, что она не знает, как обращаться ко мне в присутствии своего идиота-мужа. Или как обращаться ко мне в столь поздний час, когда оба мы не на работе. Или вообще не знает, как обращаться ко мне. А это уже означает, что она не знает, как обозначить наши отношения. И мне ли ее упрекать?
— Хэнк, — сказал я ей, той Рейчел, что возникла в зеркале над писсуаром, свеженькая после ванны, прикрытая лишь полотенцем, да и оно вот-вот упадет… Но тут вмешался другой голос.
— Нет, это вы — Хэнк, — сказал вставший рядом со мной мужчина. — А я Дэйв. Звуковик, припоминаете?
Его моча ударила в фаянс с такой силой, что у меня от зависти ослабли колени.
— Что у вас? — спросил Дэйв. — Камень не выходит?
Хоть я и спас Мисси от смертной скуки «Наших людей», но теперь ее вниманием полностью завладел Тони Конилья. Обнаружив в баре свежие устрицы, он заказал несколько дюжин, и они прибыли на льду в сопровождении коктейльного соуса и лимона. Мисси выбрала устрицу, пронзила ее рыбной вилочкой и окунула в красный соус, но Тони запретил ей потреблять моллюсков таким способом. Он был непреклонен, словно речь шла о религиозных убеждениях. Настоял на том, чтобы показать Мисси, как это делается, и она вроде согласилась поучиться. Зажав раковину между большим и указательным пальцами, Тони выжал две тщательно отмеренные капли сока из дольки лимона. Проколов моллюска вилочкой, он приподнял его напоказ, как облатку для причастия, и позволил устрице соскользнуть из раковины прямо на его слегка высунутый язык.
— Оооо! — протянула Мисси.
— Море! — произнес Тони, дважды сделав жевательное движение и сглотнув.
— Отлично! — и Мисси потянулась за устрицей.
Нет, этого Тони допустить не мог.