Непостижимая концепция

— Я слишком циничен, чтобы в это поверить.

— Плох не твой цинизм, а то, что ты им бравируешь. — Фабричный лидер выдержал короткую паузу. — Тара — очень сильный осколок одной из Традиций. Она умеет подчинять своей воле, но использует силу неправильно, потому что обижена на сломанную жизнь, на Катастрофу и на весь мир… Тара поражена злом и не изменилась, несмотря на все мои усилия.

— Ты ее пожалел?

— Гм… Возможно. — Химик пошевелил пальцами, подбирая нужное слово. Или же решая, следует ли рассказывать Федору правду. — Тара была первой из живых, кем заинтересовалась Сила. Они понравились друг другу, стали учиться понимать друг друга, но… — Еще один вздох, короткая пауза. — Я не мог допустить, чтобы к Силе прикасалось зло, и попытался сделать Тару добрее…

— Ты? — изумился Бергер.

Хотел посмеяться, хотел напомнить, что добряки не выживают, но вспомнил рассказ Тары и прикусил язык. Химик бескорыстно помогал людям, несколько раз получал в ответ зло, но не ожесточился, не плюнул, решив, что «все они такие», продолжил помогать, оставляя себе минимум, нужный только на то, чтобы защищать Фабрику от нападений. Вот и получается, что из тех, кого до сих пор встречал Федор, Химик больше всех тянул на добряка.

— Ты слышал о прелатах Мутабор? — неожиданно спросил фабричный лидер.

— Смеешься? Конечно, слышал.

— «Концепция Добра — свеча во мраке». Это самый короткий постулат Милостивого Владыки, но прелаты, бывало, тратили годы на его постижение.

— Откуда ты знаешь?

— Мрака вокруг достаточно, — «не услышал» вопроса Химик. — И мрака внутри. Мир, кажется, соткан из тьмы, но что есть свечи? Поступки? Мы? В каждом ли из нас прячется огонь?

Наверху в очередной раз громыхнуло, и взрыв напомнил Федору, что во дворе Фабрики льется кровь. Ведомые чьим-то приказом осназовцы погибают, пытаясь его «спасти», и их смерть превращает «вечные вопросы» Химика в пафосный бред.

— В вертолете погибли все, — спокойно произнес фабричный лидер, глядя Бергеру в глаза. — Из десятерых пехотинцев живы семеро. Но им лучше уйти.

— Ты мог предотвратить бойню.

— Я запретил москве входить на Фабрику, — ровно ответил Химик. — Они умирают за то, что не послушались.

— А как же концепция Добра?

Химик вздрогнул, провел рукой по короткому ежику волос и признался:

— Я ее не постиг.

* * *

На пятьсот восемьдесят седьмой секунде боевой операции майор Петелин признал поражение.

Прорыв не получился: Кузьма и Ряха сгинули в рукопашной, даже «саранча» не помогла, поскольку защитников оказалось до безумия много. Одетые в одинаковые робы мужчины выскакивали отовсюду. Серые робы, серые лица, плотно сжатые рты и абсолютная, нереальная и непостижимая нечувствительность к боли, к пулям, нереальное презрение к смерти. Далеко не все они оказались вооружены: «дыроделами» и разномастными автоматами могли похвастаться не больше трети серых, остальные обходились ножами, дубинками и лопатами; но фанатизм делал их страшными.

Кузьма и Ряха получили свое, легли во дворе, лишь обозначив прорыв; пришедшие на выручку врезали из «мотыг» и подствольников, проредили толпу, ухитрившись пробиться к телам, но, увидев, что серые сформировали новый вал, поспешили вернуться за стену. Там попали под огонь восстановленного «молотка» и потеряли еще одного бойца — с такой дистанции против снарядов пулемета «Молотов» даже «саранча» бессильна.

К этому времени погибло уже пятеро осназовцев, подствольники опустели, заканчивались патроны, и Петелин приказал отступать к лесу. Своих не оставили: каждый боец тащил на спине погибшего товарища, а потому отступали в рост. Быстро, но в рост.

И удивлялись тому, что защитники не стреляют вслед.

* * *

Удивление?

Разве способно это легковесное слово передать царящий в душе сумбур? Радостное головокружение, оглушительные фанфары, легкий страх — а вдруг все это сон? — гордость за себя, перспективы, возможности…

«ВЛАСТЬ!»

Стены бойлерной сочились трепещущей силой, неведомой, но впечатляюще мощной. А главное — восхитительно дружелюбной, покладистой, ждущей, чтобы крепкая рука уверенно слепила из нее…

«ВЛАСТЬ!»

В шаге. В миллиметре. В одном движении. В одном желании. Скажи: «Хочу» — и достаточно. Законы мира ничего не значат, законы подчиняются Силе, а Сила жадно дышит со всех сторон, прислушиваясь к эмоциям возбужденной девушки. Сила шепчет: «У тебя получится». Сила обещает: «Я знаю как». Сила пишет на оранжевых стенах: «ВЛАСТЬ!»…

— Еще нет.

— Проклятье!

Химик появился вдруг — была у него такая особенность. Возник, как сплетенный дрожанием Силы, невысокий, но страшный, опасный… Однако облик отчего-то принял расстроенный. Жалобный, словно Тара сделала нечто неожиданное и совершенно невообразимое. Нечто такое, что разбило ему сердце.

— Свеча во мраке, — тихо сказал Химик, и его серое лицо стало совсем тусклым.

— Что? — растерялась девушка. Она ждала окрика, ругани, угроз, но уж никак не шелеста печальных слов.

— Я надеялся, что зажег огонек.

«Он рехнулся?»