Непостижимая концепция

– Ты выиграл, – сказал Донован, изобразив недолгое раздумье. – Я не могу тебя убить. Не могу войти в город. Скорее всего, не смогу в одиночку выбраться. Но раз я еще жив – зачем-то я тебе нужен и интересен? Так не тяни, излагай свои условия.

– Жив? – переспросил Раймон. – Интересен?

Он снова засмеялся. Смеялся долго и безрадостно, Донован понял, что в чем-то ошибся, что никаких условий он не услышит… Он шагнул к Раймону, грамотно прикрывая нож телом, ударил точно в сердце. Смех оборвался. Вот так-то… Эту энергию никакая «губка» не высосет.

– Глупый ты, Донован… – сказал Раймон. – Мертвый и глупый.

Донован не мог промахнуться. А люди с проколотым сердцем не могут разговаривать, он знал это не понаслышке. В лучшем случае прошепчут один-два слога… Перед ним уникум со смещенным вправо сердцем?

Донован не стал ломать голову. Быстро, отрепетированным движением резанул по глотке. Шагнул в сторону, спасаясь от потока хлынувшей крови.

Шагнул машинально, на рефлексах. Потому что кровь не хлынула. Донован долго и оцепенело смотрел на разошедшиеся края раны, на показавшееся ноздреватое черное вещество, на вид отдаленно напоминающее вулканическую пемзу, но эластичное, мягкое, трепещущее…

Потом он закричал.

…Раймон не ошибся: все закончилось для них двоих достаточно быстро.

Косталиковски и Геверниц

Патрик Косталиковски знал, что люди весьма изобретательны в самых разных областях. В том числе в таком специфическом деле, как целенаправленное нарушение работы собственной психики.

Вне конкуренции здесь, разумеется, великая наука химия. Каких только крышесносных зелий не изобретено за века и тысячелетия! Начиная с простейшей неочищенной органики и заканчивая синтетиками, чьи формулы разрабатывались компьютерами. Чуть позже к делу подключилась другая великая наука, физика, – едва лишь было открыто воздействие на мозг электроимпульсов, а затем и нанофизика, а затем…

Короче говоря, на истоптанной вдоль и поперек полянке очень трудно проложить новую тропу. Но Кос сумел-таки изобрести оригинальный и более чем действенный способ сноса собственной крыши. Не хотел изобретать, но так уж получилось.

Метод оказался на удивление прост. Достаточно в течение нескольких минут разглядывать свой собственный труп – и крыша улетает в неизвестном направлении, всерьез и надолго.

На Донована (шея сломана, вывернута под невозможным углом) и на Раймона (почти как живой, лишь из уголка рта тянется почерневшая струйка спекшейся крови) он внимания не обратил. И над отсутствием трупов профессора и Стеллы не задумался. Своя рубашка ближе к телу. А свое тело, даже мертвое… в общем, понятно…

Компрессия шейных позвонков… Совершенно случайно он смог поставить сам себе диагноз, хотя не изучал медицину. Но был неприятный инцидент в юности: слегка хмельная студенческая компания, спортивный мобиль с демонтированным контроллером скорости, ну и… Тогда он так же сидел над чужим телом, пытался помочь, привести в чувство, а потом услышал от врачей точный диагноз…

Теперь сидел над своим собственным… Кто?! Кто сидел?!

Уж не бесплотная душа, понятное дело, той и сидеть-то не на чем… И не воскресший зомби-мертвец – тело вот оно, такое родное, такое знакомое…

Сидело сознание Патрика Косталиковски – звучит абсурдно и дико, но так оно и было… Сознание, записанное на некий носитель… Или душа, воплощенная в новом теле, – для сторонников этой теории.

Можно было бы поставить с этим носителем-телом пару несложных экспериментов. Для начала проткнуть кожу и посмотреть, потечет ли кровь… Но Кос не желал экспериментировать. Хватит. Наэкспериментировался. Вернее, эксперимент продолжается, но лаборант Косталиковски перешел из его субъектов в объекты. Понижение, что ни говори.

А ведь профессор знал… Или догадывался… Или сам как-то поучаствовал в переносе души-сознания… Хотя нет, едва ли… Судя по тому, как досталось капсуле, Бальди со Стеллой тоже были без сознания… А потом их пятерка продолжила свой путь, унося ложные воспоминания о высадке, только трое из пятерых оказались собственными копиями, очень точными, но не совсем, в какой-то момент профессор начал догадываться, недаром же написал: Донован тоже мертв…

Профессор… Тетрадь… Зачем он послал сюда Коса? Все зная – зачем?

А затем Косталиковски все понял. Мог понять и раньше, но не сумел, ошарашенный зрелищем собственного трупа. Свет! Мягкий электрический свет из иллюминатора капсулы…

Деформированный люк с трудом, но открылся. Кос быстро протиснулся внутрь, тут же защелкнул запор. Экраны Бальди (профессор обожал всем своим придумкам давать собственное имя, невинная слабость гения) – они не от остаточной радиации, какая еще радиация спустя столько десятилетий. Они экранируют нечто другое… Кос не был силен в теории и сформулировал максимально просто: они экранируют наш мир от этого.

А потом он перестал теоретизировать и потянулся к клавише вызова.

– Генерал, вы знаете латынь?

– Н-нет… – с трудом выдавил ошарашенный Геверниц.

– А эсперанто?