– Может, с утра пойдем? – без всякой надежды спросил Митрофан. Так же, как попавшему не в то место и не с той компанией Михаилу, идти на болота в ночь ему очень не хотелось.
Сухостой ничего не ответил. Лишь головой покачал. Объяснять не было необходимости – как-то с год назад он пытался что-то втолковать Митрофану по этому поводу. Митрофан из объяснений ничего не понял, но переспрашивать не стал.
– К Комариной поляне их приведешь, – бросил Сухостой, свернув с расквасившейся в моросящем третий день дожде тропинки в невысокие чахлые кустики. – К половине пятого.
Митрофан машинально шлепнул ладонью по шее – сейчас там ничего не было, но Комариная поляна называлась так не для красного словца. Черт его, этого Сухостоя, поймет, что ли его зудящие кровососы не трогают?
Темнота к половине пятого была уже практически полной. Только на западе небо еще немного отливало багрянцем, не добавляющим, впрочем, света остальному пространству, да время от времени вспыхивали далекие бесшумные молнии – на поселок надвигалась гроза.
Следом за Майнером, которому явно не терпелось отправиться на болота, с кислыми рожами притащилась и остальная братия. Всего их было шестеро. Один лишь предводитель шагал бодро, в глазах двух телохранителей, не отходящих от «тела» ни на шаг, и двух отлично экипированных бойцов, идущих чуть впереди, желания лезть в дикие топи не наблюдалось. Шестым был Михаил. Митрофан слышал, как в «Полноге» Сухостой говорил, что, мол, остальные не нужны, только Майнер должен идти. Но верхолаз сделал по-своему, и Митрофан не был уверен, что поступил он правильно.
Как только пришли на поляну, вся честная компания поснимала рюкзаки и вознамерилась присесть, отмахиваясь от наседающих насекомых и не догадываясь о том, что комарья, несмотря на то что репеллента не жалели, здесь будет с каждой минутой только больше. Но они не успели даже опустить поклажу на землю: из темноты появился Сухостой и коротко сказал: «Пошли».
– Какого черта?! – возмутился Михаил. – Вы приказали сходить туда, я сходил. Ничего хорошего… я вот… – голос Михаила дрожал и срывался, – но дальше-то… Я не пойду!
Похоже, тон единственного из свиты Майнера человека, уже успевшего побывать на болотах, удивил всех. Люди верхолаза, неспешно натягивающие лямки рюкзаков на плечи, оживленно начали обсуждать это вполголоса. Сам Майнер только замер на мгновение, словно раздумывая, а потом развел руки в стороны – благо рюкзаком он обременен не был – и сказал:
– Ну, иди. Куда хочешь, туда и иди. И без тебя разберемся.
Убивать дрожащего Михаила явно никто не собирался. Хотя, может, и собирался, но Майнер такого приказа не давал и убийства не планировал. Однако по тоскливому выражению глаз отказника Митрофан понял, что на верхолаза Михаил больше не работает. Высокооплачиваемая, надо думать, была работенка. Только вот и в болота он идти не хотел. И этот порыв его жалкой души Митрофан тоже понимал как нельзя более отчетливо.
Но Сухостой-то сказал, что Шкодин пойдет…
Сухостой появился из темноты столь внезапно, что вздрогнул даже привыкший к его фокусам Митрофан. Он, яростно вращая глазищами, что-то буркнул совершенно впавшему в депрессию Михаилу и тут же снова скрылся в темноте, раздвигая головой тучи роящихся над фонарем «туристов» комаров.
– Свет выключите, – бросил Сухостой.
Михаил, не отрывая взгляда от почти невидимого теперь Сухостоя, спешно натянул лямки своего рюкзака и двинулся следом, в темноту. Он больше не возражал, он вообще не разговаривал – Сухостой говорить не велел.
Митрофан вздохнул и, гаркнув на зазевавшихся подопечных, побрел следом за проводником. Потеряться на болотах он не имел ни малейшего желания.
Шли не особенно долго, часа три. Насколько они далеко ушли от лагеря, Митрофан сказать не мог – часто петляли, обходили топи и какие-то уж совсем непонятные места, известные одному Сухостою. А потом проводник остановился и скомандовал привал.
Никто ничего не заметил. Никто, кроме Митрофана – он уже не раз бывал в этих краях и хорошо представлял, как это место выглядит при дневном свете. Выглядело оно всегда одинаково, вот только Сухостой никогда не водил к нему одной и той же дорогой, и сам Митрофан ни за что его не нашел бы. И назад дороги не нашел бы, как в тот раз, если бы не Сухостой… Правда, теперь Митрофан пропустил момент, когда они пришли. Не смотрел он на проводника, о своем думал, а по-иному никак и не догадаешься.
Михаил подошел к Сухостою почти вплотную, стянул рюкзак и, стремительно опустившись на землю, мирно засопел. Привал – так велено было.
Зажигать фонарь проводник не разрешил. Темнота здесь была густая, непроницаемая, казалось, она обволакивает человека, не позволяет даже двигаться. Однако Митрофан заметил, что Сухостой, удостоверившись, что вся группа в целости, накинул плащ-палатку и куда-то ушел. Совсем ушел, оставив их на болоте одних.
– Что это с ним? – спросил кто-то рядом, кивнув в сторону храпящего Шкодина, когда Митрофан тоже присел, удобно облокотившись о рюкзак.