Непостижимая концепция

– Ага, – кивнул Митрофан и рванулся к двери, но клешня на его рукаве не ослабла.

– Как думаешь, Шкодин, за три дня успеет? – бросил только что пришедший мужчина небритому.

Тот неспешно наполнил стограммовый стакан из ополовиненной бутыли, резко, запрокинув голову, выплеснул крепкое пойло в глотку и, сморщив нос, сказал:

– Так ты же условия свои решил ставить. Это ты скажи, когда передумаешь.

– Это не мои условия, и передумывать мне не о чем. Когда твое начальство сюда добраться сможет?

– Ты распоряжения свои для… – небритый поискал глазами и, наткнувшись на поникшего бородача, удовлетворенно кивнул, – для Митрофана вот прибереги.

– Ну, как доберутся, так и выйдем. Наверное, Митрофан, за три дня не успеем. Шкодин сам все проверить, как я посмотрю, хочет.

– Так я пойду. Собирать, значит, – Митрофан дернулся, рукав выскользнул из расслабившихся пальцев мужчины.

Снаружи стояли сумерки заканчивающегося полярного лета, и завывал пронизывающий до самого нутра ветер. Митрофан спешно засунул руки в карманы, поднял воротник и направился в сторону поселка.

Размокшая грязь под ногами хлюпала и чавкала при каждом шаге. Здесь все хлюпало и чавкало – край озер и болот, чтоб ему пусто было. И холодно здесь всегда. Ну почти всегда: пару-тройку недель летом можно было обойтись без тулупа и даже без куртки, а все остальное время – промозглая сырость или пробирающий до костей мороз.

Тусклое, будто пылью присыпанное, багровое солнце неуверенно мялось возле самого горизонта. Еще несколько недель, и спрячется за окоемом до весны. Тогда хлюпать окончательно перестанет и начнет похрустывать и скрипеть. Хотя по утрам уже давно похрустывают ледяные корочки, накрывающие грязь за ночь.

Видно было далеко – деревьев, считай, нет совсем, только чахлые, искореженные неприветливым климатом березки да совсем уж редкие сосенки. Не считая поселка, следов человека не заметно. Они были здесь, эти следы, но заметить их нелегко. Да и болота быстро стирают все, что успели оставить прошедшие через них люди. Болота вообще хорошо справляются с возвращением природе первозданного вида. И с людьми – тоже: поживешь здесь каких-нибудь пару месяцев и превращаешься в натурального первобытного дикаря. Даже говорить на какой-то древний малограмотный манер начинаешь. Почему так, Митрофан не знал.

Знал он одно, что живет здесь всего второй год, а уже окончательно опустился. Превратился из вполне успешного физхимика – человека образованного и уважаемого, почти капера – в бородатого мужика, лопочущего непонятно что и пьющего круглые сутки, если не ушел на болота. Нефть искать – теперь ее везде ищут, даже там, где «черного золота» нет и никогда не было. А здесь был газ. И нефть должна быть, но ее еще нужно найти. На самом деле в этих неприветливых краях было много всякого разного. Только уюта и комфортной жизни здесь не было.

И назад идти ему никак нельзя. Он до конца не понимал, почему, но был уверен, что – нельзя.

А еще тут имелся Сухостой. Тот самый мужик, что велел Митрофану собирать вещи. Проводник – лучше него болота никто не знал. Он ориентировался здесь, будто вырос в этих краях. Здоровенный детина двух метров росту, крепкий, словно горный кряж, с короткими, тронутыми сединой волосами, всегда аккуратно выбритый и опрятно одетый. Если б Митрофан был бабой – непременно влюбился бы в Сухостоя.

Женщины в поселке имелись, но этап увлечения немногословным красавцем давно прошел, потому что Сухостой ни на кого из них внимания не обращал. Совершенно. Будто был роботом, а не живым мужиком. За эту «сухость» и сдержанность в словах и движениях Сухостоем его и прозвали – вроде и стоит, не падает, а мертвый, сухой изнутри.

На самом деле звали его Григорием. И служил он раньше, еще до аварии, на недалекой отсюда Станции, не то в спецназе ОКР, не то даже в СБА. Но точно, откуда он родом и как попал в эти края, в поселке никто не знал. Поговаривали, что Сухостой казачок засланный, разговоры при нем не вели и вообще – предпочитали держаться подальше от странного человека.

В поселке Сухостой появлялся нечасто, все больше по болотам ходил. В том числе и по Мушиному, изучая топи и странные места, коими Мушиное болото изобиловало поболе других. Похоже, именно такие места он и искал. А Митрофан, однажды по пьяни прибившийся к Сухостою и, когда протрезвел, обнаруживший себя бредущим по трясине в компании молчаливого здоровяка, с тех пор и ходил при нем вроде как ординарцем. Или оруженосцем. Хотя оружие Сухостой не любил и карабин таскал с собой скорее для порядка, чем по необходимости.

Но познакомился с Сухостоем Митрофан еще раньше, два года назад. Тоже – на болоте, как раз на Мушином. Надо сказать, страху Митрофан тогда натерпелся – не передать. Только и возразить Сухостою он теперь не мог: видел, на что тот способен, с такими людьми лучше поддерживать хорошие отношения. А так, он вроде бы и свой стал проводнику.

Вот только «своих» для Сухостоя не существовало.

– А ну, подожди, Митрофан, – послышался голос сзади.