– Может быть… это особый поэтический прием? Тот, который называют метафорой или метафизическим оборотом. Так, например, Макс Эрнст создал понятие бестелесности объектов в сюрреализме и другие слова, которые витают вокруг нас. Абстрактные понятия, завернутые в материю реальности. Это как разрыв между словом и образом, как сидящие здесь и сейчас мы, в то время как наши призраки, вероятно, сейчас блуждают где-то в степных пустошах на севере. Может, то, что мы говорим, не так и важно. И, в конечном итоге, не важно, смогли мы убедить кого-то в чем-то или нет… Равноценна ли разница между тем, у кого есть признание и любовь окружающих, и тем, кто лишен их, и между миром слов и реальностью?.. Ведь…
– Ведь?
– Ведь, как вы сказали, мы не поэты. И убеждать других с помощью слов – не наше призвание. Когда кто-то пытается кинуть нам в лицо грязь, мы разворачиваемся и просто идем своей дорогой. Как алтайские пастухи. Фактически мы так поступаем каждый день.
– Но не значит ли это, что таким образом мы всегда будем одиноки? Если мы не можем убедить хоть одного человека в этом мире, то никто и не вспомнит о наших могилах. А это означает, что в конце концов нам придется отвернуться от мира и в одиночку идти куда глаза глядят, и даже дорогу нам никто не покажет. Тогда нам придется всю жизнь прожить в степных пустошах, видя одних овец да звезды на небе. Звезды умирают и снова рождаются, как и овцы. И тогда вы будете считать, что мир совсем не меняется. Но если бы мы действительно стали так жить, то потеряли бы связь даже с нашим сознанием и печальным внутренним миром, о котором окружающие так и не узнали. Тогда, Аями, мы бы были очень одиноки.
– То есть вы хотите сказать, что кого-то в чем-то убеждать необходимо из-за страха одиночества?
– Одиночество – признак жизненных провалов. Еще это значит, что у меня были обязанности, с которыми я не справился. Возьмем, к примеру, последнее: я не смог предотвратить закрытие театра.
– Один человек ничего бы не сделал. Это же было решение Фонда.
– Много и других примеров… Мне так и не удалось убедить жену остаться со мной… Между нами затянулось настолько много узлов, что я ни один из них не смог развязать. И теперь они тянут меня за собой, определяя всю мою жизнь… Как будто они сами и есть моя жизнь. Да, жена больше не хочет меня видеть. Я понимаю, она ненавидит меня. Ненавидит больше всего на свете. Очевидно, причина кроется в моих безволии и молчаливости. Женившись на ней, я затащил ее силой в свою жизнь. К сожалению, ее ненависть направлена на необратимое, и против этого я бессилен. Так что, когда моя собственная жизнь пройдется по мне и повалит на землю и я стану частицей неизменного мира, только тогда это будет моей победой.
Помните эти слова? Свою жизнь мы наделяем самыми разнообразными смыслами, судьбы сотен людей считаем менее значимыми, а когда речь заходит о тысячах или даже миллионах, то значимость отдельно взятой жизни полностью теряет смысл при любых обстоятельствах?
Это и есть одиночество. Аями, я – самый обычный человек. Таких, как я, не увидишь на картинах Макса Эрнста. Всю свою жизнь я шел по проторенной дороге и до смерти боялся остаться один. И если подумать, то сложно сказать, боялся я одиночества или бессмысленности собственной жизни. Тем не менее мне никогда не удавалось найти понимание со стороны окружающих. Прекрасно знаю, что я всего лишь офисный клерк, насквозь пропитанный духом рутины и монотонного существования. А еще… Если привести конкретный пример… – его голос ненадолго прервался. – Вы правда не бросите меня, как обещали в том письме?
В темноте кто-то нечаянно задел ее и тихим, приглушенным голосом извинился, потом что-то еще невнятно пробормотал, словно прикрыв рот шарфом или воротником. Человек прошел мимо, от подола его пальто исходил слабый кошачий запах. Может, это был запах куницы или барсука.
Аями находилась в саду одна, в уголке для курильщиков. Неухоженные огромные кусты гортензии разрослись вдоль забора.
Она сидела, наблюдая за легким дрожанием собственной огромной тени на стене.