Неповторимый. Повесть о Петре Смидовиче

Он поднялся с опрокинутого вверх дном ведра и завел рассказ о своих детях, с малых лет учившихся в школе, о себе, который тоже окончил школу и стал в конце концов председателем Комитета Севера. Ему дружно хлопали заскорузлыми ладонями, а он думал, как много еще предстоит тут работать, пока северные народы поймут, что школа им нужна, как стадо оленей, как нарты или чум, — все то, без чего жить просто нельзя…

Весна надвигалась по–заполярному — стремительно, бурно. Казалось, так недавно бушевала над тундрой пурга, перевевала пушистый рассыпчатый снег, а сейчас все вокруг набухло снеговой водой, все потянулось к свету, к солнцу, а на обнаженных вершинах бугров стали видны прижавшиеся к земле кустики полярной березки.

Петр Гермогенович присел на корточки и с любопытством рассматривал тоненькие, не толще карандаша, стволики этого удивительного дерева и еще более тщедушные, скрюченные веточки с набирающими силу тугими почками. Щедро облитые светом, зеленели мхи и пестрели лишайники, не потерявшие цвета за долгую зимнюю спячку, то зеленые, то красные, то черные, словно обуглившиеся после пожара. Он решил, что, возвращаясь домой, обязательно возьмет с собой хоть маленький кусочек тундры, перенесет его в свой сад и устроит там нечто вроде «заполярного уголка». Он даже наметил для него место — напротив окон спальни. Там он посеет пушицу, посадит кустик багульника и полярную карликовую березку, которая будет стелиться по подмосковной земле…

Размечтавшись, он не заметил, как к нему подошел Теван и позвал ужинать.

— Старик, однако, один есть в чуме, шибко хорошо сюдбабц рассказывает, может, послушать хочешь?

Конечно же, Петр Гермогенович хотел.

Он знал о ненецком эпосе сюдбабц и ярабц — героических песнях и песнях–плачах, которые с незапамятных времен кочевали по тундре вместе с оленеводами. Специальные экспедиции, организованные Комитетом Севера, записывали эти нескончаемые песни, в которые каждый исполнитель вкладывал, вносил что–то новое, по своему усмотрению меняя канонический текст.

Костер из веточек полярной березки то разгорался, то мерк, и от этого то освещались, то погружались в тень пергаментное, высохшее лицо старика и его худые узловатые руки, соединенные на впалом животе.

— На твой язык переводить буду, — сказал Теван, тихонько усаживаясь рядом со Смидовичем.

В чуме установилась тишина, притихли дети, даже собаки, насытившись остатками ужина, не бегали взад–вперед, а лежали у костра, положив на вытянутые лапы узкие лохматые морды; казалось, тоже приготовились слушать.

— Про Ваули петь буду, — объявил старик и стал медленно раскачиваться, как бы кланяться не то людям, не то «священному месту» с иконкой и сядаями. Лицо его оставалось бесстрастным, каменным, и таким же бесстрастным был надтреснутый, резкий голос, которым он не пропел, а произнес нараспев первые слова:

— Мой отец очень старый был. Седая у него голова была. И слеп мой отец был. Когда он еще молод был, в Хальмер–Сэдэ ездил, у богатых людей служил. Оленей стерег, рыбу ловил. Отец рассказывал. Когда он еще молодой был, когда у него еще жены не было, он Ваули видел. Ваули большой был, крепкий Ваули был. Целого большого быка на плечи возьмет и несет. Богатырь Ваули был. Ваули богатые люди сильно боялись. Он у них оленей отбирал, и нарты отбирал, малицы тоже отбирал. Беднякам раздавал. Такой Ваули был.

Старик рассказывал не торопясь, и Теван успевал переводить Петру Гермогеновичу фразу за фразой. Увлекшись, он тоже вслед за стариком раскачивался, как, впрочем, раскачивались и все, кто сидел в чуме. Сам того не замечая, невольно стал подражать им и Петр Гермогенович, он медленно наклонял вперед свое грузное тело и откидывался назад в такт неторопливой, мерной песне. Он вдруг представил гимназический класс и старенького учителя словесности, который, волнуясь, на высоких нотах читал им «Слово о полку Игореве» — непонятную, а потому таинственную песнь, сложенную безвестным певцом Бонном.

Наверное, тем, кто сидел сейчас в чуме, был хорошо известен сказ о Ваули, они подхватывали концы фраз и, словно выдыхая, договаривали их. Время от времени кто–нибудь подбрасывал в костер связанные в пучки ветки, пламя мгновенно оживало, вспыхивало, освещая морщинистое лицо сказителя, двух сядаев позади очага, раскачивающиеся фигуры слушателей. «Что привлекает их в этой, должно быть, с детства знакомой истории? — подумал Петр Гермогенович и тут же ответил сам себе: — Вечное, присущее всем народам стремление к победе добра над злом. Наверное, больше половины этих людей в свое время батрачили, а может быть, и сейчас работают на кулака. Как же им не слушать, не переживать, не повторять хотя бы в мыслях все добрые дела Ваули!»

Старик пел долго, но слушатели были терпеливы. Он вспоминал все новые подробности из жизни Ваули, как ненецкие богатеи и русские купцы заманили его в Обдорск.