Неправильные дети

– У Лизель было больше воли, чем у нас двоих вместе взятых, – продолжала Эдда, сверля взглядом Брэма. – Если она встала с постели, то сделала это только по своему собственному желанию. Я понимаю, её смерть разбила вам сердце, но не стоит винить во всём того, чьё единственное преступление заключалось в том, что он любил вашу дочь. Как и наказывать меня за это.

– Теодора Хрупкое Сердце, – вдруг произнесла Лотта. – Лизель писала о себе? Она знала, что умирает?

Брэм кивнул.

– Ей бы понравилась ваша концовка, – сказал он с печальной улыбкой. – И она любила кукольный театр. Боже мой! Она была бы в восторге от вашего представления.

– Да, – кивнула Эдда, тоже слегка улыбнувшись. – Это правда.

Слёзы опять заструились по её щекам. Спустя несколько секунд она встала. Эдда была напряжена, похоже, она изо всех сил пыталась сдержать рыдания.

– Мне пора идти, – сказала она, взглянув на Гассбик и презрительно кивнув на лежавшего ничком Ротмана. После всего случившегося Милу о них почти забыла. – Надо дотащить этих негодяев до кареты Спельман.

Она обернулась к представительнице органов опеки.

– Тюрьма будет по пути в город, я уверена, вы доставите их туда.

Спельман не успела ничего возразить, а Эдда уже обернулась к детям, и черты её лица смягчились.

– Брэму и Милу нужно сказать другу несколько слов наедине, хорошо?

Гассбик пыталась возмущаться и сопротивляться, мыча в посудное полотенце, когда Эдда рывком поставила её на ноги. Ротман до сих пор был без сознания. Пришлось четверым сиротам волоком тащить его в карету. Спельман разок цокнула языком, метнула на Милу сочувственный взгляд и тоже покинула кухню.

Ветер захлопнул входную дверь, и Милу с Брэмом остались вдвоём.

Девочка села на стул, подтянула колени к подбородку и обхватила их руками. Она не знала, что сказать. Уши щипало не очень сильно, но беспрестанно.

Как странно. Не может быть, чтобы она проделала всё зря. Если её отец – не Брэм, то кто же?

Кто оставил ей часы с координатами в тряпичной кошке? И почему подсказки привели её именно сюда?

– Лизель… – начал Брэм и тяжело вздохнул. – А ведь я не произносил её имя с тех самых пор, как…

Горячая слеза скатилась по щеке девочки и добралась до губ. Она плакала, и на то имелись две причины. История Брэма действительно была печальной, но всё, во что Милу всегда верила, теперь у неё отняли. Даже сестру, по которой она так скучала в последнее время.

Брэм взял руку марионетки в свою и улыбнулся.

– Такого рода сумасбродные уловки в духе Лизель. У тебя отлично работает воображение, надо признать. Её последнее желание было, чтобы я ставил в театре спектакли по мотивам её историй, тогда она жила бы в них.

– Вы пообещали ей, что продолжите давать представления? – спросила Милу, хмуро глядя на кукольника. – Почему вы уехали?

– Я был не в силах жить здесь, – признался Брэм. – Это место… оно постоянно напоминает мне о ней… и о её матери. Каждая вещь на мельнице несёт в себе воспоминания, которые слишком больно хранить. Когда я уехал, то взял с собой лишь одежду, документы и кое-что для работы. Даже просто сидя на кухне, я чувствую, как у меня разрывается сердце.

Милу ощутила покалывание в ушах, на сей раз более настойчивое. Она что-то упустила: то, что свяжет воедино всё происходящее. Мысль крутилась у неё в голове, стараясь оформиться, но девочке никак не удавалось ухватить её. Она очень устала. И очень запуталась.

Брэм Поппенмейкер разглядывал свой портрет, который нарисовала Лизель (картина стояла на шкафчике). Он растворился в воспоминаниях и совсем забыл о Милу.

Она вытащила из-за пазухи карманные часы и протянула Брэму.

– Вы не видели их раньше?

Он покачал головой.

– Мне жаль, но…

Милу метнулась в гостиную и принесла корзинку в форме гроба.

– А это?

Брэм опять покачал головой. А уши ещё сильнее подстегнули Милу.

Поставив корзинку на пол, она принялась копаться в ней, вытащила платье и тряпичную кошку. Достав носовой платок, Милу показала Брэму кольца.

– А это?

Брэм вскочил на ноги и изменился в лице. Но он смотрел не на кольца, а на игрушку.

Очень осторожно он поднял её с пола.

– Кошка принадлежала Лизель. Откуда ты?..

В прихожей раздался скрип входной двери, и через несколько секунд на пороге кухни появилась представительница органов опеки, явно довольная собой.

– Милу, – сказала Спельман и направилась к ней, – нам пора.

За спиной женщины маячили друзья Милу. Дети вошли вслед за Спельман в кухню и покорно выстроились у стены.

– Подождите, – произнесла Милу.

Брэм вертел в руках кошку, его лицо помрачнело.

– Я уже заждалась. Я должна вернуть вас в приют, – и Спельман повернулась, сделала шаг и чуть не врезалась в Эдду, которая топталась на пороге.

Управляющая уставилась на корзинку Милу расширенными от ужаса глазами. Она словно увидела привидение.

– Она… корзинка… гроб…

– Всё в порядке, – проговорила Лотта. – Там нет трупа. Просто…

– Нет! – вскричала Эдда. – Я сделала этот гроб.

41

Уши Милу резко закололо, а сердце болезненно затрепетало. Она перевела взгляд на корзину, а затем на Эдду. В груди вспыхнула искра надежды.

Но Эдда покачала головой.