«Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

«И все-таки высылка, да еще такая срочная, в тот период была довольно-таки необычной акцией. Вы когда-нибудь пытались понять, что за ней стояло?» – спрашивает Бродского интервьюер. «Вы знаете, я об этом не очень много думал, по правде сказать <…>. Потому что направлять свое воображение по этому руслу просто не очень плодотворно. К тому же многого я не знал. Но кое-что я выяснил, когда приехал в Москву ставить эти самые визы. Вам будет интересно узнать», – поступает ответ, который, по сути, является ответом не на вопрос, пытался ли Бродский понять, чем была вызвана эта акция, а на не заданный вопрос, а именно, не известен ли ему кто-либо, кто мог поспособствовать решению КГБ его выслать. И дальше диалог прерывается, дав место монологу длиной в семь страниц, темой которого является Евтушенко.

Тут следует сказать несколько слов о самом интервью, подававшемся под маркой размышлений над историческими судьбами поэтов.[191] Планка была поднята высоко: правда Цветаевой отстаивалась перед правдой Пушкина. Бродский, кажется, возносил Цветаеву над Пушкиным. Волков его в этом поддерживал или, наоборот, ему возражал. Потом обсуждался сам Пушкин, которому приписывалось либо присутствие, либо отсутствие надрыва. Затем диапазон расширялся. Фрост сравнивался с Фетом в категории «фермер» – «землевладелец», с Цветаевой в категории «индивидуализм», с Элиотом в категории «глубина». Все шло по линии «уподобление – расподобление». Все шло в быстром темпе, и в какой-то момент мое сознание отключилось, и я уже видела лишь ширму и прыгающих над ней двух марионеток. Их дергал за веревочки какой-то папетьер, произнося за них слова по скрипту. Куклы же трясли головами в знак согласия либо несогласия.

Когда я поделилась своими впечатлениями с московской подругой, она округлила глаза. «Ты сошла с ума, какой скрипт?! Ведь беседа Волкова с Бродским была целиком записана на магнитофон!» Тогда мне не пришло в голову возразить, что я имела дело лишь с печатным материалом и что книга, лежавшая у меня перед глазами, лишь называлась «Диалогами с Иосифом Бродским». Только совсем недавно, удосужившись наконец прочитать предисловие, я убедилась в правоте моего первого впечатления. «Так началась многолетняя, потребовавшая времени и сил работа», – пишет в предисловии Волков, скупо сославшись на то, что «импульсом» к сочинению книги ему послужили «ошеломительные» лекции, прочитанные Бродским в Колумбийском университете. Так, значит, в основание «Диалогов с Иосифом Бродским» был положен лекционный курс, сдобренный чем-то таким, что потребовало «многолетнего» труда. Но, может быть, многолетнего труда потребовало как раз сочинение того вымученного скрипта, который потом читал за кукол привидевшийся мне папетьер. Могла ли там идти речь о достоверности и спонтанности?

Сейчас я снова держу «Диалоги с Иосифом Бродским», открыв их как раз в том месте, где отутюженное либретто для театра марионеток приняло форму сбивчивого монолога невротика сродни психоаналитическому сеансу. Июнь 1972 года. «Приезжаю я, значит, в Москву поставить эти самые визы и, когда я закруглился, раздается звонок от приятеля, который говорит: – Слушай, Евтушенко очень хочет тебя видеть. Он знает все, что произошло».[192]

Будь я на месте Волкова, я бы попыталась уточнить у Бродского, как реально протекал его разговор с Евтушенко. Но интервьюер ограничивается пересказом монолога Бродского сначала от лица Евтушенко, а затем от собственного лица:

«– Такого-то числа в конце апреля вернулся я из поездки в Штаты и Канаду. И в аэропорту Шереметьево таможенники у меня арестовали багаж! <…> Меня все это вывело из себя, и я позвонил другу, – читаем мы признание Евтушенко в версии Бродского, за которым следует комментарий Бродского: – Я про себя вычисляю, что это Андропов, естественно, но вслух этого не говорю».[193]

Как видим, Бродский не посвящает Евтушенко в свой домысел о том, что «Евтушенко – референт КГБ», но, как известно, посвящает в него решительно всех, дав своей саге нейтральное наименование: «Московская история».

Почему же Бродский вызывает доверие интервьюера?

Много лет спустя Соломон Волков откроет свою реальную оценку позиции Бродского в интервью, данном Ирине Чайковской. Выслушав его рассказ о знакомстве с Бродским на концерте клавесиниста и композитора Андрея Волконского, Ирина восхищается энергией Бродского: («Оформлять документы и прощаться он ездил в Москву, а вернувшись, не только успел завершить свои дела, проститься с друзьями, собрать вещи, но и сходить на концерт, так?»). Однако Волков не разделяет ее восторга. Вот окончание их диалога:

«С. В. Я помню это ощущение очень хорошо: он появился, чтобы…

И. Ч. …кого-то увидеть?

С. В. Нет, чтобы на него посмотрели. Ему было важно впечатать себя в этот ландшафт».[194]