«Непредсказуемый» Бродский (из цикла «Laterna Magica»)

«И здесь в начальных строках четвертой строфы пути птицы и барда расходятся», – пишет Бродский. «Ключевое слово здесь, конечно, “колонна”: оно наводит на мысль об интерьере собора – во всяком случае, церкви. Другими словами, наш дрозд влетает в лес, и вы слышите его музыку оттуда, “Как если бы звал войти, Горе разделить в пути”, Если угодно, вы можете заменить “lament” (горевать) на “repent” (каяться): результат будет практически тот же. Здесь описывается один из вариантов, который наш старый певец мог бы выбрать в этот вечер, но этого выбора он не сделал. Дрозд в конечном счете выбрал “взмах крыла” (напомню: “соборование” в русском тексте и “last rights” (Viaticum) в английском. – А. П.). Он устраивается для ночевки; он принимает свою судьбу, ибо сожаление есть приятие. Здесь можно было бы погрузиться в лабиринт богословских тонкостей – по природе своей Фрост был протестантом и т. д. Я бы от этого воздержался, ибо позиция стоика в равной мере подходит как верующим, так и агностикам; при занятии поэзией она практически неизбежна. В целом отсылки (особенно религиозные) не стоит сужать до выводов»[272].

Обратим внимание на то, что, построив свое толкование песни барда-дрозда на религиозной символике (с отсылкой к таинству «соборования» через «покаяние»), Бродский воздерживается от погружения «в лабиринт богословских тонкостей». Однако разобрался ли он в этом «лабиринте» сам? Судя по переводу слова «соборование» на английский язык как “last rights” (Viaticum), взятого им из словаря католического христианства, он не видит разницы между этими таинствами. А между тем, если в православном христианстве под соборованием понимается молитва о прощении грехов (включая забытые грехи) и о выздоровлении, то в католическом христианстве под “last rights” понимается подготовка к смерти как к последнему пути через покаяние. А так как соборование, совершаемое несколькими священниками соборно, не является синонимом покаяния (покаяние есть молитва о прощении так называемых «смертных грехов» – убийства, аборта, прелюбодеяния и т. д.), перевод этот требует особого комментария, которым Бродский пренебрег. Но даже если опустить вопрос о неточности перевода, «взмах крыла» нельзя толковать как «соборование» хотя бы потому, что роль прощающего грехи не может выполняться тем, кто просит о прощении. Разве что эту роль взял на себя сам Бродский.

Эссе Бродского о стихотворении «Войди» заканчивается мыслью о том, что стихотворение является постскриптумом к «Божественной комедии» и должно быть понято однозначно: «Двадцать строчек стихотворения являются переводом заголовка. И боюсь, что выражение “Войди!” (“Come in!”) имеет в этом переводе значение смерти (“to die”)».[273] Но как следует понимать это утверждение? Хотя имя Фроста довольно прочно привязано к имени Данте со времени публикации Джорджем Монтиро (George Monteiro) работы под названием “Robert Frost and the New England Renaissance” (1988), сам Фрост, кажется, избежал интерпретации своих произведений, навеянных Данте, в инфернальном ключе. В частности, стихотворение «Войди!» означает «шаг через порог», «пересечение границы» и выбор, с этим связанный. Припомним, что лирический герой «Войди!» остался за порогом. Вот последняя строфа стихотворения:

Но нет, я на звезд немоту
Поглядеть пришел. В темноту
Не вошел бы, будь приглашен,
Но приглашенья того был лишен.

Как же предлагает Бродский понимать эти заключительные строки? Пожелай он заметить, что бард (и здесь действительно речь идет о барде) отказался сделать шаг в темноту, он вряд ли мог бы настаивать на своей интерпретации последней строфы стихотворения. Как же решает эту проблему Бродский?

Отказ барда войти он предлагает понимать не буквально, а как очередную мистификацию Фроста: «В этих строках слишком много шутливой горячности (“There is too much jocular vehemence in these lines”)», – пишет он.

Но не поторопился ли Бродский с выводом?