Непредвиденное путешествие

Совсем стемнело. Я тревожился все больше и пошел девушкам навстречу. Рев близкого Мургаба наполнял черноту ночи. Чтобы дать о себе знать, я несколько раз выпалил из ружья, только выстрелы могли перекрыть шум реки. Идти в темноте было трудно, слабый фонарик еле освещал нагроможденья камней под ногами. Моя тревога возрастала, пока я не заметил впереди слабый отблеск огня. Неужели они? Я вышел к Сарезколу, огонек едва мерцал на его противоположном берегу. Речка не была похожа на тот маловодный поток, что мы переходили утром. Она вздулась, украсилась бурунами и несла хлопья пены, но особого внимания на это я не обратил. Главным было, что девушки нашлись, с другого берега Сарезкола они подавали мне какие-то знаки. От души отлегло, но пришла обида. Я орал в адрес негодниц дурные слова, но за шумом речки они не могли их услышать. Мочить ноги мне не хотелось, но желание высказать девицам все, что я о них думаю, и привести их в лагерь оказалось сильнее. Я повесил ружье за спину, фонарик закрепил на груди и смело шагнул в воду.

В ноги ударила мощная струя течения. Я шел наискось против него, широко расставляя ноги и нагнувшись вперед для устойчивости. В слабом свете фонарика было видно, с какой бешеной скоростью неслась навстречу пена. До другого берега оставалось метра три, когда глубина достигла пояса и внезапно я очутился под водой. Я сразу вынырнул, но встать на ноги было невозможно. Течение несло меня как щепку, по сторонам мелькали верхушки камней в бурунах, я едва уклонялся от опасных столкновений с ними. Ухватиться же за камни не удавалось, руки не удерживались на их мокрых боках. Совсем скоро меня должно было вынести в стремнину Мургаба, где мощь течения была во много раз сильнее. Руки лихорадочно искали опоры, но всякий раз срывались. Потом меня близко поднесло к невысокому обрыву левого берега, и тут я сумел зацепиться ногтями за какую-то трещину, на миг задержал свое стремительное движение и вырвался из главной струи. Давление воды ослабло, я подтянулся к берегу, распластался на камнях и выполз из реки.

Я обернулся на Сарезкол и с запозданием ужаснулся. Бешеный поток не умещался, казалось, в русле и шел выше берегов. Он страшно ревел, из него непрестанно доносились тяжкие удары, это камни на дне или в толще воды с силой бились друг о друга. Нет, переходить такую речку назад я был не согласен!

Ко мне подбежали испуганные девушки. Они говорили потом, что самым удивительным и страшным для них был свет фонарика, который не потух под водой и показывал в темноте путь моего скоростного дрейфа. Как оказалось, винить их за происшествие было трудно: девушки не решились переходить вздувшийся Сарезкол и были в этом совершенно правы.

Кроме редких колючек, топлива вокруг не было. С острой завистью я глядел на далекое пятно костра, который палил в тугае наш студент. На Памире ночи холодные, а эта прошла особенно неуютно: без спального мешка и в сырой одежде мне пришлось трястись до утра. К тому же непривычно болело все тело. Когда рассвело, я обнаружил, что оно сплошь покрыто синяками – последствием столкновений с камнями, которые я даже не почувствовал во время недолгого купания. Ногти на пальцах, что удержались за спасительную трещину, оказались полуоторванными и почернели от запекшейся крови.

Наше возвращение в базовый лагерь прошло без приключений, даже путь по обрыву на месте рухнувшей тропы показался не таким отчаянно страшным, как в первый раз. Девушки восхищались моим благородным желанием не оставлять их ночью одних и бесстрашным переходом Сарезкола. Словом, репутация лихого и умелого парня была мне обеспечена.

Я понимал, что это не так. Причиной наших злоключений была только моя неопытность. Горные реки питаются снегом и льдом близких вершин, меньше всего воды они несут после ночи, когда на вершинах царствует мороз. Под жаркими лучами солнца начинается бурное таяние, во вторую половину дня вода резко прибывает. Легко перейдя утром Сарезкол, надо было предвидеть вечерний подъем воды. Нашего студента нужно было загодя отправить на поиски и для своевременной доставки ботаников в лагерь; легкомыслием было ожидать, что девушки явятся в назначенное время. И в Сарезкол я сунулся по дурости, не представляя себе возможных последствий этого, девицы отлично переночевали бы одни.

К счастью, все обошлось благополучно, но могло быть иначе. После «крещения» в Сарезколе уважение мое к памирским водам неизмеримо возросло. Боязни же высоты преодолеть я не сумел. Роптать на это оснований не было: в горы ехать меня не заставляли, сам захотел.

Гюрза