Киики находились близ основания голого склона, скрытно двигаться по которому было невозможно. Я решил сделать обход по гребню и спуститься в долину под прикрытием отрога горы. Как только ближний склон закрыл меня от козлов, я начал спуск по высокой и крутой осыпи. Большими прыжками, оступаясь и падая на спину, я быстро скатывался вниз, теряя с такими усилиями набранную высоту. Потревоженные камни прыгали вокруг, с грохотом катились вниз. Меня это не волновало, горные животные не боятся привычного им шума камнепадов. Вот, наконец, дно долины, сочная трава и ручей. Под прикрытием крупных камней я крался вдоль подножия склона и вдруг неожиданно близко от себя увидел всех трех козлов, спокойно лежавших на бугорке. Звери располагались на одной линии боком ко мне и являлись завидной мишенью. Нас разделял сырой луг, изрытый сурчиными норами.
«Стрелять? Нет, подобраться для верности еще ближе!» Низко пригибаясь за камнями, я двигался дальше, высматривая удобную позицию для выстрела. «Не спешить, дать успокоиться дыханию, унять дрожь в руках.» Впереди оказалась подходящая груда валунов, за которой можно было укрыться и спокойно прицелиться. «Только не зашуметь, не брякнуть карабином, осторожнее ставить ноги!»
Тут случилось непредвиденное. Собака, послушно трусившая позади, внезапно рванулась вперед. Из-за близости козерогов я не мог окриком задержать Наля. Оставалось с отчаянием смотреть, как фокстерьер вцепился в зазевавшегося сурка. Свирепое рычание собаки и отчаянное верещание ее жертвы разом нарушили тишину долины. Невидимые до сих пор сурки кинулись к своим норам, и от зверя к зверю, от колонии к колонии понеслись пронзительные сигналы тревоги.
Я выглянул из-за камней. Два козерога исчезли, третий, готовый к бегству, настороженно смотрел прямо на меня. Я торопливо вскинул карабин. За спиной зверя вспухло облачко пыли, козел свечкой взмыл вверх и исчез. В спешке я не сменил прицел у оружия.
Вконец расстроенный, я сел покурить. Подбежала собака, успевшая прикончить злополучного сурка. Вид у Наля был столь победоносный, что наказать его не хватило духа. Да и не за что было. Мы оба охотники, каждому выпал шанс добыть крупного зверя. Фортуна улыбнулась ему.
Нарушенная выстрелом жизнь зеленой долины быстро пошла своим чередом. Со звонкими криками села рядом стайка красноносых галок-клушиц. По ямам, на месте раскопанной медведем сурчиной норы, кормился выводок краснобрюхих горихвосток, ярких, словно бабочки. Показались и сами хозяева нор. При виде сурков Наль рванулся навстречу новым подвигам, но я успел ухватить его за ошейник. От возбуждения челюсть у собаки отвисла и судорожно подергивалась, с губ стекали ниточки слюны. Я был отомщен за испорченную охоту, ибо видеть зверя и не кинуться на него было для Наля мучительно.
Из ближней норы выглянула мордочка любопытного сурчонка. Он долго озирался по сторонам, все дальше высовываясь наружу. Наконец, зверек встал столбиком у входа, смешно прижав передние лапки к толстому брюшку. Все привлекало его внимание – крики клушиц, тень пролетевшей птицы и, особенно, невиданная фигура человека. Несколько раз рядом показывался другой сурчонок, но тут же испуганно скрывался. Тогда первый храбрец принимался обиженно кричать, ему явно не хватало общества. Наконец, высунулась большая голова старого сурка. Несколько секунд он рассматривал меня, затем тревожно свистнул и исчез под землей. Тотчас скрылся и маленький, только задние лапки и тонкий хвостик мелькнули в отверстии норы.
Солнце уже низко стояло над горами, давно пора было уходить и нам. Только встав на ноги, я понял, как сильно устал. Прошло возбуждение охоты и путь вверх по долине оказался не так короток и легок, как я воображал. Быстро вечерело. Сурчиные семьи выстраивались у нор и провожали нас прощальным свистом. Оглядываясь назад, я их больше не видел, животные скрывались на ночь в свои подземные жилища. Пришла тревожная мысль: «Когда же мы будем нынче дома?» Перспектива возвращаться в темноте меня сильно беспокоила, но ускорить движение я был не в состоянии. Впору было радоваться, что упустил киика. Вынести отсюда мясо не хватило бы сил, а оставленную тушу непременно растащили бы грифы.
Особенно тяжко было взбираться обратно на гребень, с которого я заметил козерогов. Сыпучий склон круто уходил вверх. Каждый метр подъема давался с трудом, отяжелевшие ноги дрожали от перенапряжения, рот жадно ловил воздух, но не успевал напитать легкие кислородом. Лишь однообразные тягучие мысли стучали в голове: «Дойти вон до того камня. А теперь до следующего…» Солнечные лучи перегнали меня и уходили все выше по склону, оставляя за собой густую тень. Когда я из последних сил выбрался на гребень, только вершины окрестных гор еще светились в последних лучах солнца.
Наш лагерь находился близ устья ручья, впадавшего в Сарез. Ручей слабо шумел по другую сторону гребня, на который я выбрался. Чтобы облегчить дорогу домой, я решил двигаться вниз по его течению.