Непрекрасная Элена

Возле переборки в полуобморочном состоянии замер хранитель знаний крупного приморского города. Он — почетный пассажир. На старости лет решил повидать мир и вот — смотрит.

— Что за тварь? — выговорил хранитель, когда дар речи вернулся к нему. Никто не ответил. Старик сел, тыча пальцем туда, где недавно мелькнуло черное чудище. — Ты знал о таком? Капитан знал?

— Зак… законник! Законник дикого поля, — выдохнул рыжий и принялся мелко перебирать руками по столу. Он двигался к собеседнику, чтобы сесть и выговориться, чтобы сгрузить с души часть страха. — Капитану никто не верил, а он — знал. Там, снаружи, есть закон. Такой вот закон! Ничуть не наш, не городской. Его нельзя нарушить. Никак нельзя. Никому…

— Что за закон?

Рыжий осмысленно огляделся, дотянулся и позвонил в колокол, приказывая всему походу встать на якоря. Сполз на пол, размазал по лицу слезы и глянул на мертвого капитана. Затем — снизу вверх — на хранителя… сглотнул, хмурясь и вспоминая вопрос.

— Закон вне города, — терпеливо повторил хранитель.

— Капитан говорил: живи и дай жить другим. Даже если не люди. Даже если не понимаешь их, не рад соседству. Пока на тебя не направили оружие, не делай такого сам. Закон. Мы не знаем весь их закон! Только самое важное… Мой капитан верил в него, в законника! — рыжий опять размазывал по щекам слезы и кровь. Переполз к трупу, погладил руку мёртвого капитана, словно призвал в свидетели. Или попросил прощения. — Законник… Он есть, он пришёл. Наказал всех, кто был с оружием. Первым убил того, кто причинил смерть безоружному и дикарям. Исполнил казнь и пропал. Он — смерть неминучая…

Рыжий скорчился, затих. Старейшина наоборот, поправил накидку и выпрямился. Некоторое время рассматривал реку и копошащихся на берегу дикарей.

— С их точки зрения мы — смерть водоплавающая, — старик растер спину, ощупал шишку на затылке. — Да-а… Мир-то изрядно велик. Что ж, хочу я того или нет, теперь я начальник поезда. Мы встали на якоря, всё правильно. Надо договориться с дикими и вернуть людей дозорного шара. Их унесло в лес? Далековато, пожалуй. Но это теперь мой поезд, и я хочу, чтобы мы добрались до места. Все, живые и мёртвые. И ещё, — старик пристально глянул на рыжего. — Мальчик, запомни сейчас и навсегда. Мы не видели тварь. Не было ничего необычного. Канат оборвался и зашиб начальника. Стёкла лопнули, бывает и так. Плохая работа, трещинки… Люди из охраны не успели отскочить и погибли. Твой старый капитан смог застопорить сорванный барабан контроля высоты шара, но надорвался и умер, как герой. Вот что случилось в рубке. Ты понял?

— А… — выдохнул рыжий.

— Ты ведь не желаешь сойти на берег, как желал покойный? — участливо спросил старик. И сам ответил: — Нет! Ты принадлежишь миру городов, мальчик. Всякий город от ужасов внешнего мира отделяет стена. То, что я сейчас сказал, тоже часть стены. Если не понимаешь, просто прими это и живи… долго.

Дневник наблюдателя. Запись о первых днях идентичности

Не представляется возможным систематизировать фрагменты данных, которыми я располагаю. По ряду причин, их укажу далее, сведения недостаточно достоверны. Остаётся изложить их «как есть» и маркировать наиболее спорные. По сути и это необязательно. Я не принял решения, стоит ли кого-то знакомить с данными, имеют ли они ценность.

Моя память не хранит информацию о первом дне нынешней идентичности. А прежняя… Александр Мейер, 27 лет, этнический немец-шваб, высшее инженерное образование, после стажировки на производстве направлен работодателем на дообучение. При переезде на новое место не воспользовался опциями автопилота и во время грозы утопил в озере автомобиль. Впал в кому. Поскольку это была халатность водителя, страховка её не покрыла, а родители оплачивать больничные счета не смогли. Когда им предложили экспериментальное дотационное лечение, они подписали бумаги. Тем самым дали старт процессу, создавшему через год, семь месяцев и девять дней базис идентичности Алекса — то есть меня нынешнего.

По причине участия в эксперименте я в обеих версиях идентичности — биологической исходной и цифровой финальной — оказался вне информационного поля, когда произошел первичный кроп-инцидент.

Чаще всего в современных городах поворотный момент истории прежнего человечества именуют намеренно неопределённо — «кроп-фактор». Или коротко — кроп. Тем самым, на мой взгляд, люди и сознательно, и подспудно, умаляют негативную роль своих предков и подчеркивают могущество стихийной составляющей. Хотя, согласно моим оценкам, природный компонент привел к эскалации кризиса, но никак не был его причиной.

Вернусь к теме. В первые 50 лет нынешнего существования я определился с тем, чтобы именовать свою идентичность так: «Алекс». Вероятно, попытку обрести имя стоит счесть имитацией сентиментальности.