Неприятности – мое ремесло

Я заглянул в шкаф. Теперь дверца свободно открывалась. На плечиках висела красивая женская одежда. Его вдавили внутрь шкафа, прижали дуло к груди, – очевидно, при этом его руки были подняты вверх. А затем пристрелили, и, кем бы ни был убийца, у него не хватило времени или силы, чтобы плотно закрыть дверцу. Или он был напуган и просто подвинул кровать к шкафу, оставив все как есть.

Что-то блеснуло. Я поднял с пола маленький автоматический пистолет двадцать пятого калибра, из тех, что таскают в дамских сумочках, его рукоятка была инкрустирована слоновой костью и серебром. Я опустил пистолет в карман. Почему-то мне показалось это забавным.

Я не стал прикасаться к Джеральду. Он был мертв, как Джон Д. Арбогаст, и даже мертвее. Я не стал закрывать дверцу и прислушался, затем вернулся в гостиную и запер дверь спальни, привычным движением обтерев ручку.

В замке звякнул ключ. Хокинс вернулся проверить, что меня задержало. Он использовал запасной ключ.

Я потягивал виски, когда он вошел.

В гостиной он встал, широко расставив ноги, и недобро уставился на меня.

– Я видел, как Эстель и его громила ушли, – сказал он. – А тебя не видел. Поэтому поднялся. Я должен…

– Ты должен охранять постояльцев, – закончил я за него.

– Да, я должен охранять постояльцев. Тебе нельзя здесь находиться, приятель. Особенно если хозяйки нет в номере.

– А Марти Эстелю и его громиле, значит, можно.

Он подошел ближе. В глазах застыло недоброе выражение. Вероятно, оно было там всегда, но я заметил только сейчас.

– А ты что, против? – спросил он.

– Мне-то что, каждый зарабатывает как может. Выпей.

– Это не твоя выпивка.

– Мисс Хантресс угощает. Мы с ней приятели. И с Марти Эстелем. Мы все тут приятели. Хочешь к нам?

– Ты меня не разыгрываешь?

– Выпей и забудь.

Я налил виски в стакан. Он взял его.

– Только бы никто не унюхал, – сказал он.

– Хм.

Он пил медленно, перекатывая виски на языке.

– Отличный скотч.

– Должно быть, не в первый раз его пробуешь?

Хокинс хотел было вспылить, но передумал.

– Черт, тебе бы все шутить. – Он допил, поставил стакан, вытер губы огромным мятым носовым платком и вздохнул. – Что ж, надо уходить.

– Я готов. Думаю, она не скоро появится. Ты видел, когда они уходили?

– Она ушла вместе с приятелем. Уже давно.

Я кивнул. Мы направились к двери, и Хокинс проследил, чтобы я вышел из номера. Следил он за мной и в вестибюле, и на улице. Но за тем, что осталось в спальне мисс Хантресс, не уследил. Я гадал, вернется ли он в номер. Если вернется, бутылка скотча наверняка его притормозит.

Я сел в машину и поехал домой, собираясь позвонить Анне Халси. Наше участие в этом деле закончилось. На сей раз я аккуратно припарковался у бордюра. Мое веселье куда-то улетучилось. Я поднялся на лифте, открыл дверь и зажег свет.

Белоносый сидел в моем лучшем кресле, держа незажженную коричневую самокрутку, скрестив костлявые колени, на которых лежал «вудсмен». Он улыбался. Видал я улыбки и поприятнее.

– Эй, приятель, – протянул он, – когда ты починишь эту дверь? Сам закроешь? – Несмотря на певучесть, голос был неживой.

Я закрыл дверь и стоял, глядя на него через комнату.

– Итак, ты пришил моего напарника, – сказал он, медленно встал, медленно пересек комнату и приставил свой двадцать второй калибр к моему горлу.

Его растянутый улыбкой тонкий рот ничего не выражал, как и его восковой нос. Он спокойно сунул руку мне под мышку и вытащил «люгер». Теперь я мог спокойно оставлять пистолет дома. После того, как он побывал в руках у всех, кому было не лень у меня его отобрать.

Белоносый отступил назад и снова сел в кресло.

– Спокойно, – промолвил он почти нежно. – Садись, приятель. Никаких резких движений. Вообще никаких движений. Тебе до меня не допрыгнуть. Часики тикают, а мы ждем, когда придет наше время.

Я сел и уставился на него. Любопытный тип. Я облизал сухие губы.

– Ты же говорил, у него пушка без бойка, – сказал я.

– Говорил. Он надул меня, мелкий сукин сын. А еще я говорил тебе держаться подальше от молодого Джитера. Теперь это не важно, я пришел из-за Шустряка. Ну не дурак ли я? Возиться с этим недоумком, вечно таскать его за собой и позволить его пришить. – Он вздохнул и добавил: – Он был моим младшим братом.

– Я его не убивал.

Его улыбка стала шире. Она и без того не сходила с его лица, только углы губ чуть приподнялись.

– Неужели?

Он снял «люгер» с предохранителя, аккуратно положил его на подлокотник справа и полез в карман. То, что он вытащил оттуда, заставило меня похолодеть, как пакет со льдом.

Это была металлическая трубка, темная и грубая, около четырех дюймов в длину со множеством просверленных мелких отверстий. Он переложил «вудсмен» в левую руку и принялся преспокойно навинчивать трубку на ствол.

– Глушитель, – сказал он. – Вы, умники, таких не признаете. Но его хватит для трех выстрелов. Мне ли не знать, я сам его делал.

Я снова облизнул губы.

– Для одного, – сказал я. – А потом заклинит затвор. Кажется, эта штуковина из чугуна? Еще и руку оторвет.

Он улыбнулся своей восковой улыбкой, медленно и любовно навинчивая трубку, закрепил и откинулся назад.