Неприятности в раю. От конца истории к концу капитализма

На любой важной филантропической встрече можно увидеть глав государств, общающихся с инвестиционными менеджерами и лидерами корпоративного мира. Все они правой рукой ищут решения проблем, созданных левой рукой других участников встречи. <…> Филантропия стала «тем самым» средством выравнивания игрового поля и приводит к появлению все новых и новых собраний, семинаров и групп единомышленников.

Чем больше человеческих жизней и целых сообществ разрушается системой, генерирующей огромные богатства для избранных, тем больше героизма вкладывается в слова «помочь другим». Я бы назвал это «отмыванием совести», которое позволяет вам лучше относиться к себе, имея больше денег, чем вам может понадобиться за всю жизнь, и раздавая немного в качестве благотворительности. Но это лишь поддерживает существующую структуру неравенства. Богачи крепче спят, а остальным иногда бросают кость, чтобы они не кусались.

А по мере того, как на этот поезд запрыгивают новые бизнесмены, деловые принципы превозносятся в качестве важного элемента, который должен присутствовать в сфере филантропии. <…> Микрокредитование и финансовая грамотность (здесь я вынужден расстроить некоторых замечательных людей и добрых друзей) – что это такое на самом деле? Люди, конечно, научатся вписываться в нашу систему долга и его возврата с процентами. Люди поднимутся выше планки в два доллара в день, чтобы войти в наш мир товаров и услуг и покупать больше. Но разве все это не кормит зверя?²⁹

Хотя в своей критике Баффет не выходит за идеологические рамки простой заботы о более достойной жизни людей, избегая вопросов о коренном изменении системы («я не призываю к свержению капитализма, я призываю к гуманизму»), он верно описывает то, как идеология (и практика) благотворительности играет ключевую роль в мировом капитализме. Петер Слотердайк, говоря о предложенном Жоржем Батаем понятии «общей экономики» суверенных расходов, которую он противопоставляет «ограниченной экономике» бесконечного капиталистического обогащения, описывает (в работе «Zorn und Zeit») внутренний раскол капитализма, неотъемлемо присущее ему самопреодоление. Капитализм достигает апогея, когда «порождает свою самую радикальную – и единственно плодотворную – противоположность, совершенно отличную от того, что могли себе представить классические левые, застрявшие в его трагической обреченности»³⁰. Положительное упоминание Слотердайком Эндрю Карнеги указывает путь: суверенный самоотрицающий жест бесконечного накопления богатства проявляется в расходовании этого богатства на вещи, не измеримые деньгами, находящиеся вне рыночного обращения: общественное благо, искусство и наука, здравоохранение и пр. Такой заключительный «суверенный» жест позволяет капиталисту разорвать порочный круг бесконечно расширяющегося воспроизводства, получения денег ради еще большей прибыли. Когда он жертвует накопленное богатство на общественное благо, капиталист отрицает самого себя как простую персонификацию капитала и его репродуктивного обращения: жизнь капиталиста обретает смысл. Это уже не просто расширенное воспроизводство как самоцель. Более того, капиталист таким образом осуществляет переход от эроса к тюмосу, от извращенной «эротической» логики накопления к общественному признанию и репутации.