Неприкаянная. Исповедь внебрачной дочери Ингмара Бергмана

Иногда он говорил что-то, и я отмечала про себя: к этому нам надо будет вернуться, надо мне записать себе куда-нибудь. Но я не записывала. Помню, он сказал, что стареть – это работа и что он каждое утро составлял список своих недугов и недомоганий (нога не гнется, плохо спал, болит желудок, глубокая тоска по Ингрид, тяжесть в теле, тревога при мыслях о грядущем дне, ломит зубы, и прочее), и если недугов насчитывалось восемь или меньше, он вставал. Если же их оказывалось больше восьми, он оставался в постели. Но такого почти никогда не случалось.

– Почему восемь?

– Потому что мне больше восьмидесяти. Я разрешаю себе один недуг в десять лет.

Мы много говорили о времени и сроках. Мой отец был человеком пунктуальным.

Например: во сколько будем записывать беседу?

С одиннадцати до часу?

С десяти до часу?

С половины одиннадцатого до часу?

Через день?

Каждый день?

Я выступала за короткие беседы, он – за длинные. Прежде все было иначе. В детстве мне иногда разрешалось входить к нему в кабинет, садиться в глубокое кресло и вести беседу. Такую беседу он называл заседанием. Помню, мне хотелось, чтобы заседания длились вечно.

– Ну что, устроим завтра небольшое заседание? – предлагал он мне в детстве. – Часов в одиннадцать. Устроит тебя?

– Ага.

Ингрид на кухне:

– Он тебя ждет, заходи.

Папа в кабинете:

– Ну наконец-то! Как сегодня самочувствие у моей младшей дочери?

– Отличное.

– Отличное? И что бы это означало? Коммюнике мне недостаточно.

– Что такое коммюнике?

– Оборванных фраз мне недостаточно. Отлично! Я хочу, чтобы ты подробно рассказала мне о том, как ты себя чувствуешь!

Мы сидели друг напротив друга. Мне хватало совсем крошечной части стула. Ноги мы клали на один пуфик. На отце были тонкие светло-коричневые шерстяные носки, у меня же носок на одной ноге был синий, а на другой – белый, и они были не особенно чистые, зря я, конечно, не нашла одинаковых чистых носков, но тогда я бы опоздала. Он накидывал нам на ноги плед.

– На тебя дует? Ты не мерзнешь?

Однажды я чихнула. Не сильно, так, слегка, от пыли.

Отец замолчал.

– Ты простудилась?

– Нет-нет.

– Ты в бассейне пересидела. Так я и знал. Перекупалась!

– Нет, папа. Честное слово. Я не простудилась!

– Так, нам все равно пора заканчивать. И купаться сегодня больше не будешь. Может, тебе пойти лечь? Я скажу Ингрид, что тебе нездоровится и надо полежать.

Лето 2006 года. Мы по-прежнему планируем книгу и все, что с ней связано, а это несколько полноценных этапов. Интервью, стенографирование, редактирование и обсуждение. Работа немалая.

В гостевом домике в Хаммарсе останавливается женщина в красном платье. Она журналистка и работает на радио и телевидении. Я называю ее Анной в честь венгерской бандерши Анны Кумпанаш. Однажды она лепила на кухне Ингрид котлеты. Я подъехала к дому на велосипеде и заметила в окне красное платье. В следующий раз они с отцом сидели рядом на коричневой скамейке и хихикали. На третий день они планируют посетить концерт церковной музыки. Я навязываюсь вместе с ними. Мы втискиваемся в джип. Папа жмет на газ. Приехав, мы с Анной с двух сторон вцепляемся в сухенького старика, словно его нужно поддерживать под обе руки. Но в поддержке он не нуждается. Он каждый день гуляет в одиночестве и даже трость с собой не берет, однако сегодня он с улыбкой вышагивает по церкви, и с одной стороны его поддерживает Анна, а с другой – я.

Конец лета 2006 года. Звонит телефон. Я в Энгене. Отец в Хаммарсе. Хотя идти здесь всего несколько минут, мы чаще созваниваемся, чем видимся.

– Я женюсь!

– Ясно.

– Ты мне что, не веришь?

– Нет.

Театральная пауза.

– Я по голосу слышу, что ты ревнуешь.

– Я не ревную. Я твоя дочь.

– Ревнуешь.

– Не ревную. Я не твоя женщина. Я твоя дочь. Мне все равно – можешь жениться.

Осень 2006 года. Звонит телефон. Я в Осло. Отец в Хаммарсе.

– Я тут про нашу книгу думал.

– И?

– Всякие технические моменты.

– Папа, мы что-нибудь придумаем.

– Нет, ты послушай. У меня одна идея возникла. Может, Анна поможет?

– Нет.

– Она журналистка, может первоклассное оборудование достать.

– В этом я не сомневаюсь.

– Я подумал, давай она привезет в Хаммарс всякие технические штуковины… ну, то есть собственно запись интервью сделает…

– По-твоему, обычного магнитофона недостаточно?

– Просто про качество звука подумал.

– Я как раз собиралась купить диктофон.

– Сейчас?

– Не прямо сейчас. Но скоро.

– Хм.

– Папа, это наша книга!

– Ладно, ладно, не злись.

– Я не злюсь.

– Я же слышу по голосу, что злишься.

Весна 2007 года. Врач говорит, преходящее нарушение кровообращения головного мозга.

Я гуглю «преходящее нарушение кровообращения головного мозга». Временное прекращение кровоснабжения головного мозга. Медицинское название болезни – транзиторная ишемическая атака (ТИА). Изменения происходят постепенно, но что-то происходит с памятью и способностью отличать действительное от вымышленного. Под действительным и вымышленным я имею в виду вот что: он не отличает снов (не уверена, что сны – правильное слово) от реальности (правильно ли это слово, я тоже не знаю).

Все окна у него в мозгу широко распахнуты.