Неприкаянная

— Герцогиней ты уже не являешься. Соглашаясь на брак со мной, ты отказалась от своего титула. Не помнишь? Внимательнее нужно читать бумаги, которые подписываешь. Глава семьи я. И только я. Ты вошла в мой дом. Здесь я хозяин. Мое слово закон. Согласно древнему уложению о порядке в семье, которое, кстати, никто не отменял, твое слово и твои требования силы не имеют. Ты можешь смиренно попросить, и я, если будет на то мое желание, могу снизойти к твоим просьбам или же нет. У тебя есть твой дом, вернее, был твой, теперь же все твое стало моим, но я, проявляя великодушие, возможно, мог бы разрешить тебе проживать в нем и считать себя его хозяйкой по-прежнему. Но всегда есть они, обстоятельства. Не забывай об этом, а сейчас я хотел бы знать… Почему сегодня за столом я не вижу своего сына. В добрачном соглашении ясно было сказано, что на следующий день после обряда я смогу его увидеть.

В ответ на его вопрос раздался неприятный, каркающий смех и вслед за ним насмешливое, язвительное объяснение:

— Увидишь. Прямо сейчас и увидишь. Для этого ему вовсе не обязательно быть здесь. Не так ли?

Альбертина демонстративно сжала в кулаке прозрачный кристалл, и над столом развернулось что-то вроде маленького окошка. В нашем мире я назвала бы это голограммой или виртуальным видео, а здесь это называлось письмом-картинкой. Именно эта картинка звука не передавала. Только изображение мальчика лет пяти-шести, очень похожего на графа. Черноволосый, синеглазый ангелочек смотрел прямо на нас и грустно улыбался. Его одежда была запыленной и местами порванной, руки сжаты в кулаки, а ноги босы. Позади него можно было рассмотреть полог фургона для дальних путешествий. И все. Это было все, что можно было увидеть за очень короткое время, пока картинка висела над столом. Она погасла, а мадам графиня демонстративно стряхнула пыль, оставшуюся в ее ладони вместо прозрачного кристалла.

— Я выполнила свое обещание, — заговорила она, — вы увидели его. Он жив и здоров. Где он, я не знаю. Следующее сообщение мне придет ровно через месяц. Придет оно на мой почтовый пенальчик. Человек, отправляющий мне сообщения, активирует свой только в момент отправки, и каким бы сильным магом вы ни были, все равно не сможете зафиксировать место отправления. Вы не найдете его. Радуйтесь тому, что сын жив. Если вы, мой дорогой муж, планировали вернуть его в дом или признать наследником, то просчитались. Этого никогда не будет. Никто и никогда не узнает о нем. Он никогда не будет признан вашим наследником. Только я — слышите? — только я, если вы меня очень хорошо попросите, могу подарить вам наследника. Но имейте в виду, я обезопасила себя со всех сторон. Вы не сможете избавиться от меня. Будете вынуждены заботиться о моем здоровье И благополучии. Вы и ваш друг-король — глупцы, считающие себя почти всесильными, но именно вы будете делать то, что я захочу, а я хочу власти и богатства. Все это теперь у меня есть. Надеюсь, вы будете послушным мужем, и вот тогда, возможно, лет через десять, я рожу вам наследника. А теперь освободите мне мое место и приготовьте к вечеру не только супружескую постель, но и драгоценный подарок. Вам долго, очень долго придется вымаливать у меня прощение за ваш варварский поступок.

Она уже торжествовала, дура! Я бы на ее месте бежала бы уже куда-нибудь подальше. Грозить Злому Магу — это надо быть совсем того… Ну, что я говорила? Над моей головой раздался негромкий щелчок пальцами, и уже празднующая победу женщина застыла, обездвиженная мощным заклинанием, я хорошо видела магические нити, опутывающие ее все плотнее и плотнее. Теперь на детальное прояснение ситуации нарвалась уже она. Остывающий на тарелках завтрак уже никого не интересовал.