Читаем Неприкаянность полностью

Неприкаянность

Молчанье переходит в голос,когда последнему не можется не взвыть.А посему счастливого значенияне может быть стихотворение.И невозможно по-счастливому любить.Поскольку жить — приспособляться к жизни,то каждому осталось выбиратьсреди того, что надо потерять.И как бы кто пятак ни закрутил покруче,он не уляжется рифмованным созвучьем.По крайней мере — не последних в строчке слов.В моих словах — ни раздраженья,ни отчаянья следов.Прими их так, как — христианин пост.Как неизбежное. Как то, что просто.Чего доискиваюсь? Пониманья?Нет.Такого ждать ни от кого не стоит.Тем более — отца.Тем более ответ —в самих твоих деяниях,в таких, в которых состраданиеесть жертва справедливого конца, —того неуходящего уклада,что позволяет только то, что надо.Позволь впервые перейти чертублагоразумия — начистотуразговориться, хоть боюсь, что ложьбыстрей рождает в сердце блажь и дрожь,и хоть боюсь того же, что и прежде —не оправдать твои надежды.Теперь, однако, пусть во мне слезаещё жива, — ей не попасть в глаза.Ты прав.По мне — слова есть больше, чем слова.И прав, что мир в такое поверил бы едва.Ты прав.Живу я с мыслью твоею невпопад.И прав,что в этом мире мне каждый — волк, не брат.Ты прав.Любовь тебе дарует правото влево гнать меня, то вправо,пока — в возвышенном непротивленьи —перед собой не брошусь на колени.Пока печаль не научусь блюсти.Уйди теперь — и отпусти!Или пока не научусь, как ты, плеваться,пока, как ты, не стану разделятьсяна половинки.Пока телец мой на заезженной тропинкене стал от жёлтой скуки подыхать.Пока не научусь размеренно дышать.Не оставлять в себе ничто помимо пользы.Пока не все ты вытащил занозыиз рук и пят моих.Я повторю: никто не вправе слёзыв глазах удерживать чужих.Пусть даже плачущим всю жизнькресты нести.Уйди теперь — и отпусти.Ты удивляешься словам моим.Но этот разговор неотвратим.Он — не пугайся — не зачинпошлятины о важности свободы:кого б ни взять, —никто ни датьне может то и ни отнять,чего не может быть и у самой природы.Предтеча этому письму —пишу скорее потому —молчанье, продолжавшееся годы.Мне вспоминается Париж.Гостиница.И ты лежишьмрачнее туч, которых нету за окном.Но говоришь, что променадатебе не хочется, не надотебе в другое место…Был не в том!Когда вернулась я, — слезаменя прошибла: как оса,зудел уставший телевизор, свет дрожал.А ты лежал как и лежал:на локте голову держалс закрытыми глазами.Спал?И эта сцена…В ней сплелисьсуществование твоё и — компромисс.Не только прошлое,но нынешнее тожесоставлено из лоскутов воспоминаний.Они заклинивают нам сознаньеи монотонно шлёпают по кожесвоим вертлявым, недающимся хвостом.Они долбят под ритм один и тот жевсё то же, что без рифмы раньше-позжезаладит Время: Сдайся нагишом!И я сдаюсь — я вспоминаю… Боже,свободы нет, и быть её не может —пока воспоминанья существуют…Дом.Москва.Мне мало лет.Как гром,нас среди ночи разбудил твой крик о том,что ты внезапно встретил Бога:«Он бегомбежал по улице, за ним гналась толпа,чтобы вернуть на крест, губаЕго дрожала, Он меня просилЕго упрятать…Отстоять по мере сил…»«Спасти Спасителя?! И что — потом?»«Я закричал — и разбежался с этим сном…»Ещё воспоминание зернистое:твоё движение к самоубийству,к решению уйти от выборатебе немыслимого: он прогибав одну из двух сторон потребовал бы, ибодва голоса — пусть Бог простит меня! —как блеянье овец:«Решай — она иль я!»«Я иль она!»«Иль потеряй обеих сразу!»«Решай! Решай!»Ты не решил.Спешилдожить как жил —ты дорожилсвоим молчаньем.И изжилв себе умение кружить,крушить.Потом — готовность жить…И стон неслышный: долгий вдох.Настала тишина.И все окресттебя вздохнули: ты смирился.Крествзвалил на плечи и поплёлся дальше…Теперь кругомкруги своя.О, если б дажене знала я как обретается утрата,то жизнь твоя мне и тогда предстала б адом.Итак, крути-закручивай пятак,разбей меня о собственную стену!Любовь одна ожесточает так —а кто, когда не ты, ей знает цену!И кто, когда не я, должна скорбеть,что — никого, кто бы сказал тебе:«Бери, бери, не выбирай,за неуменье выбрать не карайсебя уходом в неимение…» Скажи,труднее ведь, когда на рубежине жизнь, душа рассечена, и все делатвои — затягивать твои же удила?А если то, что нас должно убить,не убивает, делает живучей, —скажи, отец, скажи:что лучше —жить иль не жить?Ещё скажи, отец,какой в том смысл — писать сии слова,когда предписан им, едвародившимся, один конец:разбиться в стены, с четырёх концовглядящихся глазами мертвецов…Зато твои слова мне вспоминаться стали:«Заслуживает ли хоть кто-нибудь моей печалииз тех людей, которые, как кажется мне, — да?Заслуживают ли они печаль мою всегда?»Достойны ли они печали нашей?Когда я, как сейчас, спасаюсь от миражей, —то мой тебе ответ:О, нет.О мертвецах.Ты жаловался часто на местопроживание.При этом размышляя о смыслепроживании.А я любила человека — времяпроживаниемон озадачен был. И говорил в сердцах,что Время — ерунда: оно сдаётся рифме.Нельзя придумать ничего наивней!Поскольку Время — чернь, нещадная толпа.Он пребывает во гробу, а гроб не там, где все гроба, —он возлежит в церквушке, в её холодной нише.Как в морозилке — тот продукт, что ниже стал бы жиже.Его там маринуют для позора погребенияна кладбище, где тлеют снобы, полные презренияк нехитрой истине, что смерть и им приносит тление.Не так давносей человек считался тунеядцем.Не только у властей. Рождённым потеряться.Когда ему сказали, впрочем,«Я или она!» —он выбрал убежать. Не забирая ни хрена.В те годы каждая приличная женаего звала, как каждый муж: «Шпана!»А сам он говорил, что заодно с народомсчитает «самсебя» уродом.При этом, правда, улыбался. Добавлял:«Когда б не премия, меня никто б не звали на объедки. Мне кололи бы глаза,в лицо плевали бы и выставляли запорог. Родители девиц, увлёкшихся моейперсоной, гнали бы меня взашей…»Скажи, реши теперь, отец,Достойны ли они печали нашей —наконец?Достойны ли они? Ответ,я думаю, известен и тебе:О, нет.Но я — скажу тебе открыто —к такому же спешу корыту.Хотя не с ними. На подобный компромиссим не подбить меня — за кем бы ни плелись.Вот почему и удивился ты словам моим.И если кажется тебе, что уязвимуже мой мозг. Что погрешим.Ты не пугайся.То — слезы моей остаток.И воспитанья отпечаток…Закончу я письмо, однако, сноммоим, где нету крика.Дом.И в доме ты. В рубашке старой. В горле — ком.Молчишь. Хотя потомбормочешь: Никому страданийне причиню я… Никому кругом…Два голубя возились в сорной куче за окном…

Перейти на страницу: