Неприкосновенное сердце (СИ)

— На самом деле, — убрал я выбившую прядь ее волос с лица. — Я никогда не показывал этой моей стороны. Смотри, — качнул головой в сторону улицы. — За столом сидит пара. У мужчины слишком дешевый костюм, а это один из самых дорогих ресторанов. Он все время проверяет внутренний карман и вскоре сделает предложение девушке, на которое та определенно ответит да.

— С чего ты взял?

— Смотри дальше.

Донна так и сделала, и вскоре убедилась, что я был прав. А я смотрел лишь на нее. Она снова была в моих руках, и я держал ее за талию просто для того, чтобы касаться такого родного тела хотя бы минуту.

— А ты молодец, — усмехнулась она.

— Да, — взял я снова ее на руки, положив на больничную кровать. — Но ты никогда этого не видела. Мы говорили о важном, и этого было достаточно.

— Я хочу спать, — укрылась она одеялом.

— Конечно, — поцеловал я ее в лоб и направился к двери. — Фантазируй, Донна. Нет ничего прекрасней фантазий, посещающих твой потрясающий разум.

Сегодня у меня впервые было хорошее настроение, и я возвращался домой с улыбкой на лице.

«У нее была собственная философия счастья. Самая простая и истинная. Для нее счастьем было отсутствие несчастья». Януш Леон Вишневский.

Господи, я люблю такую потрясающую женщину, и я чертовски счастливый и удачливый человек. Ведь она любила меня, пусть и однажды. После работы я снова поехал к Донне с жизненной необходимостью ее увидеть. На следующее утро позвонил Эмили, чтоб она приехала, а сам направился в больницу.

— Привет, — вошел я в палату, держа в руках пакет с едой. — Как себя чувствуешь?

— Неплохо, — ответила Донна, поднимая глаза от книги. — Завтра меня выписывают.

— Я заберу тебя.

— Нет, — нахмурилась она. — Я буду жить у Эмили. Пока что.

— Ты хочешь вспомнить? — сел я возле нее. — Хочешь?

— Я хочу вспомнить свою дочь, — навернулись слезы на ее глаза. — Но я не могу вспомнить ее, и забыть то, почему попала сюда.

— Я могу тебе рассказать.

— Нет, я не хочу. Точнее, я хочу, но…

— Один умный человек сказал: «Ты целый день ходишь, работаешь, думаешь, видишь, слышишь и ешь, — не дал я ей договорить. — Все части твоего тела работают на тебя и помогают тебе делать то или другое дело. А ночью, когда ты спишь, они отдыхают. Все они находятся в спокойствии. Но есть одна часть тела, которая работает на тебя круглосуточно, без отдыха. Это твое сердце. Поэтому, когда твое сердце что-либо просит, не обижай его и подари ему то, что оно хочет.

— Это несправедливо, Адам, — не сдержалась она и начала плакать. — Никогда не думала, что в тридцать лет у меня будет такая паршивая жизнь. Дочь, которую я не вспомню. Я не замужем, и мать, которая даже не приехала, когда ей позвонила Эмили.

— Слушай, — притянул я ее в свои объятья. — Не опускай руки. Не смей. Даже не думай об этом, ведь потом ты себе этого не простишь.

От каждой женщины пахнет по-разному. От многих пахнет цветами и сладким. От остальных — сексом и желанием. Но от Донны пахло любовью. Это читалось во всем: в одежде, которую она носила, во взгляде, который дарила только мне. В словах, жестах и походке. Оставаясь с ней наедине, каждый раз со мной что-то происходило, и я не мог дышать. Все тело находилось в напряжении, но в то же время оно чувствовало то же, когда она уходила. Не хотеть ее было невозможно. Всегда. Она пробуждала все в моем теле. Даже то, о чем я не подозревал. Ей было невозможно противостоять. Она как ураган. Как буря и волна, все смывающая на своем пути. Донна непредсказуема и так умна. Она всегда сочетала в себе женскую инфантильность, дикую сексуальность и детскую непосредственность.

— Самое большое преступление — страх, — взял я ее лицо в ладони. — Не позволяй страху стать твоим препятствием. И тебе нужно простить себя. Это самый красивый поступок. Не будет выгоды никому от того, что ты будешь злиться или ненавидеть себя.

— Что ты всегда делал по отношению ко мне? — уловил я проблеск ее улыбки.

— Я всегда открывал тебе дверь, — достал я пиццу, отдавая ей тарелку.

— Ты серьезно? — усмехнулась она.

— Даже когда был зол, и ты ненавидела меня, я всегда открывал тебе дверь, и ты позволяла мне это делать.

— Эмили говорила, что мы, кажется, ладили, — вытерла она рот ладонью. — И довольно неплохо.

Я смотрел на ее улыбку, и все становилось на свои места. Она была женщиной, которых я видел каждый день по несколько раз, но все же Донна была особенной. Есть у каждого особенные люди. Люди, которые вне конкуренции. Они родные по-особенному. Они важны. Донна может кричать и оскорблять меня, но это ничего не изменит. Все ее недостатки особенные. И она всегда остается особенной.

— Знаешь, у Эмили есть раздражающая привычка, Ди, — дал я ей еще один кусочек. — Она всегда права. И каждый раз, когда она открывает рот, трудно сохранить чувство собственного достоинства.

— Это правда, — засмеялась она наконец. — Но знаешь, — перевела взгляд куда-то в даль. — В жизни есть справедливость. В итоге каждый получает то, что заслужил. Все мы отвечаем рано или поздно за свои грехи. И если я забыла всех, кого любила, значит я тоже за что-то плачу.