Неприличное предложение

И, может, с Ибицей я и размахнулась, но чёртов Утёс был прав: миллиона мне бы хватило надолго. На всё лето. А если никуда не ехать, то ещё на дольше.

Это если говорить о мечтах. А он же спрашивал именно о них.

А из насущного мне бы новый ноут…

— …да мамке денег отправить, чтобы этот хер перестал уже пилить её за каждую копейку. Может, внести первый взнос за квартиру в ипотеку. Потом продать бабушкину хрущёбу в Подмышкино, что она оставила мне, и эти деньги тоже вложить в квартиру. Тогда останется совсем немного. И, если найду какую-нибудь хорошую работу… — делилась я со Светкой.

— Какую хорошую? Проституткой? Эскорт? Хостес? Тебя бы взяли, — усмехнулась она. — Честным путём в твоём возрасте без опыта и образования, ты такие деньжищи, чтобы и учиться, и за купленную квартиру платить, да ещё ипотеку тянуть, не заработаешь и не мечтай. Но мысль, кстати, неплохая, — вернула она вексель.

— Какая мысль? — положила я его на тумбочку, не став спорить с ней на счёт хорошей работы.

— Отдохнуть на Бора-Бора. Я бы согласилась. Не каждой предлагают миллион за ночь. Но тратить деньги надо так, как они и пришли. Эти — на удовольствие, а не на квартиру.

Эти! Можно подумать у меня ещё будут другие, те!

— Удовольствие! — хмыкнула я. — Ты его просто не видела, этого Платона. Там не про удовольствие, — скривилась я, мимикой стараясь передать насколько мужик неприятный.

— Ой, прекрати! — скривилась в ответ Светка, давая понять, что всё это глупости. — Ты же не знаешь, как с ним в постели. И не узнаешь никогда, если будешь вот так морщиться. А ещё потом всю жизнь будешь жалеть, что так и не узнала.

— Света! — встала я.

— Что Света? Что? Ты вообще что-нибудь знаешь про секс?

— А должна?

— В твоём возрасте не мешало бы, — развела она руками.

— Ну просвети меня, о гуру секса! О, моя многоопытная подруга! — паясничала я, вздымая руки к потолку.

— Секс — это, знаешь, ни разу не про любовь. А любовь — не всегда про секс, — покачала она головой, не обращая внимания на мой сарказм.

— Ты сейчас о себе? — нахмурилась я, видя её скорбно поджатые губы.

— О ком же ещё?

— Погоди, — выдвинула я из-под стола табурет и села. — У вас же с Костиком вроде и любовь, и секс. Вы квартиру собираетесь снимать, съезжаться.

Она вдохнула так тяжело, что прежде всего я подумала: у её непутёвого Кости снова неприятности, а потом только обо всём остальном.

— С Костиком у нас любовь, — встала Светка и отвернулась якобы поправить край штанины на моих сохнущих джинсах. — А трахаться я хочу не с ним.

— А с кем? — шёпотом спросила я.

— Много будешь знать, скоро состаришься, — резко развернулась она и щёлкнула меня по носу. — И в салон сходи.

— Я сначала, пожалуй, схожу в банк, просто из любопытства и узнаю действителен ли этот вексель, а там… видно будет, — и сама себе не верила я, что даже рассматриваю такую возможность.

Не столько мысли о квартире, сколько о маме теперь свербели, как ячмень на глазу. Если у меня будут деньги и ноутбук, ей не придётся больше сверхурочно горбатиться за швейной машинкой в чёртовом свадебном салоне, да ещё брать тайком левые заказы и сидеть ночами над чужими платьями да костюмами, чтобы эти гроши отправить мне.

Пока я сушила волосы, гудя перед зеркалом феном, Светка тыкала в телефон. И сунула мне его под нос, едва я выключила термощётку.

— Этот Платон? — показала она мне фото.

— Э-э-э, да, — неуверенно кивнула я. На снимках он казался куда интереснее, чем в жизни.

— Платон Прегер, по разным спискам Форбс то восемьдесят шестое, то двести какое-то там место. Состояние миллиардное. Долларовое.

Я присвистнула. Не над миллиардами, над абсурдностью ситуации: где я и где этот Прегер. И он хочет заплатить мне миллион. Мне!

— Ты погоди свистеть-то, — осадила меня Светка. — Куда занятнее, что вообще-то он женат, — и она снова сунула мне под нос экран и криво улыбнулась. — А вот теперь — свисти!

Глава 5. Платон

Высокая, стройная, длинноногая.

Короткая стрижка густых чёрных волос подчёркивает длинную шею.

Упрямый взгляд. Высокие скулы. Точёный овал лица. Чувственные полные губы.

Рита.

Она всегда была прекрасна. Шикарна, невероятна, обворожительна. Божественна.

Господи, эта женщина — моя жена!

Каждый раз мысленно восклицал Платон, когда её видел.

Когда невольно останавливался на ней взглядом в толпе или шёл навстречу, зная, что она его ждёт, как сейчас — каждый раз его простреливало от осознания, что она принадлежит ему.

Попрощавшись с коллегой, Рита развернулась, изящно подтянула пояс лёгкого пальто — только она могла придать столько чувственности обычному движению, — улыбнулась Платону и легко сбежала по ступенькам университетского крыльца.

Господи, эта женщина… шлюха!

Привычной улыбкой ответил Платон и подставил щёку под её лживый поцелуй.

Ядовитая кислота, что теперь словно выжигала его изнутри, втекая тонкой струйкой и, как в сосуде поднимаясь всё выше и выше, зло булькнула.